Ему хочется отнять сигарету. Выхватить у Каллы и затушить, прижав к собственному телу, лишь бы она посмотрела на него.

– Почему это важно для тебя?

Калла наконец роняет окурок с крыши вниз.

– Я не знаю, кто ты, – наконец она переводит на него взгляд глаз, сияющих переливами цветов. Желтый оттенок закаленного золота, горящий конец провода под сильным напряжением. – Как же я могу тебе доверять?

Пронзительный крик доносится с улицы под ними, но ни он, ни она словно не слышат его. Они зеркальные отображения друг друга: одна голова наклонена влево, другая вправо, нога у одного свисает с карниза вниз, у другого – в сторону крыши; статуи, выставленные напоказ на самом краю.

Антон не понимает. Или, пожалуй, все-таки нет. Ему ясно, что она ищет предлог, и он не хочет, чтобы она его нашла. Несмотря на все чувство собственного величия и достоинства, Калла точно так же поймана в ловушку, как любой человек, у которого нет гена перескока. Она зациклилась на мысли, что именно тело дает ей власть, притом настолько, что забыла, кто управляет этим телом.

– Ты знаешь, кто я, – отвечает он. И решается снова протянуть к ней руку. Касается пальцем ее виска, отводит назад длинные волосы. – Я Антон Макуса. И неважно, в чьем я теле.

На крыше все затихает, даже в трубах перестает булькать.

– Ты ведь должен понимать, – ровным тоном объясняет Калла, – что по той же логике я ничто. Никто. У меня нет даже имени.

Антон фыркает. От этого звука Калла бросает в него резкий взгляд, уже готовая всем видом выразить негодование, но он качает головой и спешит пояснить:

– Ты Калла Толэйми. Если примешь решение быть ею.

– Неужели ты?.. – Калла осекается и вздыхает: – Я же украла ее.

– Ты пробыла ею пятнадцать лет. Она в большей степени ты, чем кто-либо еще. – Он гладит ее по лицу, по нежной коже и резко очерченным скулам. Она не противится, и он видит, что она сразу улавливает тот миг, когда его лицо становится напряженным, а голос – твердым. – Кому какое дело, украла ты ее или нет? Ты заслужила эту власть и силу в большей мере, чем девчонка, которой они достались от рождения. Забудь свое имя и прими титул. Калла. Скоро люди будут произносить это слово так, как сейчас шепчут «боже».

Калла медленно придвигается к нему. У него уже мелькает мысль, что ему следовало бы остерегаться – а вдруг она обхватывает его плечи, чтобы сбросить его с крыши. К счастью, она просто обнимает его и придвигается так, чтобы положить подбородок ему на плечо.

– Калла… – эхом повторяет она, придавая голосу почтительность. Потом издает задумчивый возглас: – А ты узнал бы меня в другом теле?

– В любом, – заверяет Антон, – ты все равно будешь прежней, внушающей ужас принцессой.

Этими словами он смешит ее, а при звуках ее смеха трепет пробегает по его телу. Она поднимает голову, усмехается при виде выражения у него на лице, и он невольно чувствует, что выдал себя, сказал больше, чем следовало бы, но уже не может сдержаться.

Калла касается его уха.

– Мне надо сказать тебе кое-что.

– Более или менее шокирующее, чем правда о том, кто ты такая?

– Менее. – Здание под ними сотрясается. В ресторане на пятом этаже включили здоровенный вытяжной вентилятор. – Я зарегистрировалась для участия в играх, чтобы убить короля Каса.

Антон не знает, ждут ли от него удивления. Что-то подобное он и предполагал. Иначе зачем она вновь появилась в Сань-Эре? Она в одиночку устроила самую дерзкую резню в истории города и сумела сбежать. Значит, с легкостью могла бы жить до конца своих дней где-нибудь в тихом убежище.

– И для этого тебе нужна победа, – догадывается он. Никаким другим способом человеку, не вхожему во дворец, к королю Каса не подобраться. Он делает паузу. – Ты хочешь, чтобы я принес в жертву свое сердце?

Она зло щурит глаза.

– Не болтай чепухи.

– Вот и хорошо, – отзывается Антон. – А то я бы счел, что ты слишком многого просишь.

Он не записался бы на игры, если бы и ему не была нужна победа. Не сделал бы ничего подобного, не окажись игры его последним шансом.

Калла проводит пальцем от его уха вниз по шее. Смог над ближайшим заводом почти рассеялся: машины вошли в ритм и теперь выбрасывают дым в воздух гораздо равномернее. Дышать становится легче.

– И ты, наверное, не станешь отключать свой браслет?

Сань начинает просыпаться. Ведущие на крыши двери то и дело хлопают, туда-сюда ходят люди, но для беспокойства нет причин: вряд ли в них узнают игроков, а противники не сумеют подкрасться к ним незамеченными на открытом пространстве.

Антон вздыхает:

– Калла. Я не могу.

Она сгребает в кулак воротник его рубашки. Не с угрозой, если отсутствующее выражение ее лица хоть о чем-нибудь говорит.

– Ты любишь ее?

Нет никаких сомнений в том, кого она имеет в виду. Для Отты Авиа – вот для кого он старается. Ведь так? Он любит ее, как все любят памятные вещицы из детства. Любит, как свою первую любовь, нечто дорогое, что не в силах забыть никто.

– А это изменит исход игр? – отвечает он вопросом. В голове возникает образ Отты. Не ее лукавая улыбка на фоне дворцовых покоев, а неподвижное тело, лежащее в коме на больничной койке. Разве он сможет отказаться от единственных денег, которые поддержат в ней жизнь?

Калла отпускает его воротник. Безвольно и праздно кладет руки на колени, но по-прежнему касается подбородком его плеча. И он не видит ее лица.

– Пожалуй, нет, – говорит она. – Но все же есть у меня одна мысль.

– Мысль?

– Как нам выжить и одержать победу по обоим фронтам.

– Ты хочешь смерти короля, а я – приз победителя, – подытоживает Антон. Разумеется, он хочет, чтобы они оба выжили, но едва смеет надеяться на это. – А для того, чтобы предать короля смерти, приз победителя необходим тебе. Или я что-то упустил?

– Да. Каждый год король смотрит церемонию Цзюэдоу из тронного зала. Его местонахождение известно.

– И мы ворвемся с оружием на изготовку?

Калла раздраженно отстраняется.

– Может, дашь мне закончить, Макуса? Или ты готов сам заняться разработкой плана?

Антон не уверен, любит ли он до сих пор Отту, но ему кажется, что он любит Каллу. За вспыльчивость, за резкие слова, даже когда они ранят его. За удовольствие, которое он испытывает всякий раз, превращая ее хмурую гримасу в усмешку, или видя, как ее