Другие представители этого семейства – невысокие,черноглазые и черноволосые – очень похожи на французов, у каждого из нихмаленькая круглая голова, довольно большие глаза и волосы в мелкий завиток.

В последнюю группу можно объединить Мэйфейров с оченьсветлой кожей, русоволосых, сероглазых, стройных, неизменно высоких; в этугруппу входят Шарлотта с Сан-Доминго (дочь Петира ван Абеля), Мари-Клодетт,которая привезла семью в Луизиану, дочь Стеллы, Анта Мэйфейр, и ее внучка –доктор Роуан Мэйфейр.

Агенты ордена также проследили семейное сходство междунекоторыми Мэйфейрами. Например, доктор Роуан Мэйфейр из Тайбурона, Калифорния,похожа на своего предка Джулиена Мэйфейра гораздо больше, чем на любогосветловолосого родственника.

А Карлотта Мэйфейр в юности очень напоминала Шарлотту.

(Автор этих строк считает своим долгом отметить следующее:что касается данного вопроса о внешнем сходстве, лично он ничего подобного ненаблюдает при сравнении всех изображений! Какие-то черты у Мэйфейров общие, норазличий несоизмеримо больше! Семью по внешним признакам не назовешь ниирландской, ни французской, ни шотландской, ни какой-либо другой.)

При любом обсуждении ирландского влияния или ирландскихкорней нам не следует забывать об одном: история семьи такова, что ни в одномслучае нельзя быть уверенным, кто является отцом какого-либо ребенка. И какпокажут более поздние «предания», повторяемые потомками двадцатого века,кровосмешение в каждом поколении отнюдь не являлось секретом. Тем не менееопределенно прослеживается ирландское культурное влияние.

Также следует отметить другой факт – за точность не ручаюсь:с начала девятнадцатого века семья начинает нанимать все больше и большеирландцев в качестве домашней прислуги; эти ирландцы и стали бесценнымисточником информации для Таламаски. И теперь нелегко определить, каков ихвклад в то, что мы видим в семье много ирландского.

Само по себе привлечение ирландских работников не имелоникакого отношения к происхождению семьи. В этом районе так повелось издавна,что американцы ирландского происхождения шли в услужение, а жили они на такназываемом Ирландском канале, в прибрежном районе, пролегавшем между верфямиМиссисипи и Мэгазин-стрит, южной границей Садового квартала. Некоторые из нихслужили горничными и конюхами, жившими при доме; другие являлись на работукаждый день или только по определенным датам. В целом они не отличались тойпреданностью семье Мэйфейров, какая была у цветных и черных слуг, и гораздоохотнее, чем слуги предыдущих десятилетий, рассказывали о том, что происходилона Первой улице.

И хотя информация, предоставленная ими Таламаске,чрезвычайно важна, она все-таки носит определенный характер и оценивать ееследует осторожно.

Ирландские слуги, работавшие в доме и в саду, в целом имелисклонность верить в привидения, в сверхъестественное и в способностьмэйфейрских женщин вызывать определенные явления. Они были в высшей степенисуеверными людьми. Поэтому их истории о том, что они видели или слышали, иногдаграничат с фантазиями и часто содержат яркие зловещие описания.

Тем не менее этот материал является – по очевидным причинам– исключительно важным. И многое из того, о чем рассказали ирландские слуги,имеет для нас знакомые мотивы.

Учитывая все вышесказанное, мы не погрешим против истины,если отметим: к первому десятилетию этого века Мэйфейры с Первой улицы считалисебя ирландцами, что часто проскальзывало в их разговорах, и в сознании многих,кто с ними общался – слуг и прочих, – они были самыми настоящимиирландцами со всеми их сумасшедшими выходками, эксцентричностью и склонностью кпатологии. Несколько недоброжелателей отзывались о Мэйфейрах как о «буйнопомешанных ирландцах». А немецкий священник из церкви Святого Альфонса однаждысказал, что Мэйфейры пребывают «в постоянной кельтской мгле». Кое-кто изсоседей и друзей называл сына Мэри-Бет, Лайонела, «сумасшедшим ирландскимпьяницей», а за его отцом Дэниелом Макинтайром, безусловно, закрепилась такаяже репутация среди всех держателей баров по Мэгазин-стрит.

Наверное, можно утверждать, что со смертью «мсье Джулиена»(который в действительности был наполовину ирландец) дом на Первой улицеокончательно расстался со всем французским или креольским, что там было. СестраДжулиена Кэтрин и его брат Реми отправились в могилу раньше его, как и его дочьЖаннетта. С тех пор, несмотря на то что на семейных сборищах присутствовало понескольку сотен франкоговорящих родственников, костяк семьи осталсяирландско-американским, католической веры.

Шло время, и франкоговорящие родственники расставались сосвоими креольскими корнями, что происходило во многих креольских семьяхЛуизианы. Французским языком почти везде перестали пользоваться. По мере тогокак мы приближаемся к последнему десятилетию двадцатого века, нам все труднееотыскивать где-либо истинного франкоговорящего потомка Мэйфейров.

Это приводит нас к еще одному важному выводу, который оченьлегко не заметить при продолжении данного повествования.

Со смертью Ллуэлиена Мэйфейры, возможно, потеряли последнегосвоего родственника, который действительно знал семейную историю. Это лишьпредположение. Но когда мы беседуем с потомками и выслушиваем все больше ибольше хвастливых преданий о временах, когда процветала плантация, нашепредположение перерастает в уверенность.

Как следствие, начиная с 1914 года у любого агентаТала-маски, занимавшегося семьей Мэйфейров, возникало ощущение, что ему или ейбольше известно о семье, чем самим Мэйфейрам. И это сознание очень смущало имучило наших исследователей.

Даже при жизни Джулиена вопрос о том, предпринимать или нетпопытку установить контакт с семьей, превратился в весьма насущный для ордена.

После смерти Мэри-Бет эта проблема стала как нельзя болееострой.

Но мы должны продолжить наш рассказ, вернувшись к 1891 году,и сконцентрировать наше внимание на Мэри-Бет Мэйфейр, которая приведет нас вдвадцатый век и которая, возможно, была последней действительно сильнойМэйфейрской ведьмой.

Нам известно о Мэри-Бет Мэйфейр больше, чем о любой другойМэйфейрской ведьме со времен Шарлотты. И все-таки даже после изучения всехматериалов Мэри-Бет остается для нас таинственной фигурой, которая редкооткрывается нашим взорам, и то лишь на ослепительный миг, благодаря рассказамслуг и друзей семьи. Только Ричард Ллуэллин обрисовал нам истинный портрет этойженщины, но, как мы уже в этом убедились, Ричарду почти ничего не было известноо деловых интересах Мэри-Бет, а также о ее оккультных способностях. Скореевсего, она провела его, как поступала со всеми людьми, кто ее окружал, заставляяих верить, что она просто очень сильная женщина, тогда как истина была гораздосложнее.

Продолжение истории Мэри-Бет Мэйфейр