Здесь множество тропинок, которые я принял за звериные, но эльфам они явно представляются аппиевыми дорогами, если не МКАДом. Даже на деревьях хижины здесь не простые хижины, в которых жил Тарзан с обезьянами, а вроде загородных дач и роскошных вилл. Дома с каждым конским шагом становились все роскошнее, а в самом центре возвышался настоящий дворец: в три этажа, с резными шпилями, все бревна блестят, словно покрыты лаком или натерты воском, а от первого этажа и до верхушки покрыты затейливой резьбой. Шпили показались мне очень красивыми, только я не понял, какой смысл ставить их так плотно, что они напоминали вставшую дыбом шерсть на спине рассерженной собаки.

Понятно, что и древлян, и дряговичей покорять приходилось долго и трудно. Конница через такой лес не пройдет, на каждом шагу завалы, а пешие будут падать под градом стрел, прилетевших неизвестно откуда. Если в древности какой-нибудь король, позабывший уроки из однообразной истории, посылал армию на покорение эльфов – ведь гады живут на его территории, то эроя таяла в лесу без следа.

Так что эльфов перестали трогать и начали рассказать о них страшные истории, наделили их волшебством, неуязвимостью, помощью преисподней и прочими гадостями, что позволило оправдать свой страх и боязнь с ними сталкиваться.

Потом город эльфов остался позади, Гугол и Сигизмунд прекратили вертеть головами. Их кони понеслись стремя в стремя, Гугол что-то азартно объяснял, Сигизмунд кривился и время от времени творил крестное знамение. Я вспоминал встречу с эльфами, оказавшимися на распутье, потом вздрогнул, по спине прокатился предостерегающий холодок. Глазные яблоки у меня завращались сами в разные стороны, как у хамелеона. Я инстинктивно старался понять, что же меня встревожило. Сообразил, что уже несколько минут не отрываю взгляд от стены, мимо которой скачем.

Стена как стена, дряхлая уже, выщербленная временем. Видны какие-то полосы, линии, в некоторых даже сохранились следы охры. Охрой, как помню, засыпали тела покойников, имитируя кровь для второго рождения, а также наносили, как говорят умно, а попросту – рисовали ею на стенах, за неимением заборов.

Сознание наконец оформило эти рисунки в нечто понятное, что уже давно проделало подсознание, и тут вторая волна холода прокатилась по моей многострадальной спине.

На стене изображены... боевые роботы! Да, именно такими я сам командовал, когда захватывал очередную планету. Вот и лазерные лучи, и разбегающиеся людишки... А вот там вроде рушатся здания...

Я крикнул, чувствуя, как голос дрожит и вибрирует:

– Гугол! Ты знаешь, что это?

Он оглянулся, долго таращил глаза, не мог понять, на что я показываю, наконец, ответил с удивлением:

– Стена!.. Это стена, ваша милость. Крепкая, гранитная. Можете проверить. Если ваша милость изволит разогнаться хорошенько, да головой...

– Да нет, что на ней нарисовано...

Он уже придержал коня, мы ехали шагом. Сигизмунд сказал с отвращением:

– Нарисовано? Это ваша милость называет рисунками? Эх, увидели бы вы прекрасные и исполненные божественного восторга картины на стенах нашей церкви!

– Видел, – сказал я торопливо. – Шедевры! Ну, божественно, в смысле. А здесь примитив, дети рисовали, что от них требовать? Как ты думаешь, что это?

Он скользнул все еще негодующим взглядом, отмахнулся:

– Таких зверей не видел. А раз их нет, то чего думать?

Гугол всматривался долго в полустертый рисунок, посоветовал:

– Ваша милость, не забивайте голову ерундой. Если такое и существует, то где-то глубоко в южных землях, где колдуны, мрак безверия, куда еще не ступала нога апостолов Христа. Здесь таких нет, мы бы знали.

Я сказал задумчиво:

– Все страньше и страньше... Хотелось бы проникнуть в те южные страны поглубже.

Сигизмунд сказал серьезно:

– Там мир Тьмы, царство колдунов и могучих чародеев! Доброму христианину там делать нечего. Сэр Ричард, даже с вашей силой и отвагой там не пройти. Молот у вас, правда, под стать герою, но ту купленную в селе железку, что у вас в ножнах, пристало держать только пастуху. У вас нет даже рыцарских доспехов! А чтобы пройти по землям Тьмы хоть шажок, нужны настоящие доспехи героя.

– Хорошо, – ответил я. – Отложим поход до лучших времен. А пока поехали, поехали.

Гугол посматривал подозрительно, ибо в моем голове не было облегчения. Скорее наоборот, сожаление, та вроде бы я не такой уж и герой, а молот при всей силе может оказаться не сильнее песчинки, брошенной ветром.

Ехали осторожно, на всякий случай прятались при любом желтом облачке или увиденной издали крестьянской подводе. Пусть лучше никто не расскажет, что видел трех всадников.

Горный хребет разросся, я чувствовал, что за пару таких вот дней доберемся до заколдованной пещеры. Если доспехи не сумел взять доблестный и благочестивый рыцарь церкви Ланселот, если через защиту не смог пройти неистовый фанатик Совнарол, то, понятно, надежда только на нас, таких чистых и благородных...

Небо стало странно лиловым, как перед грозой, темнело с каждым конским скоком. Далекий сосновый лес приблизился, выглядел как гигантская пила, повернутая зубьями кверху. Иногда мы видели, как возникают и уплывают за спину распаханные участки земли, но вместо строений – развалины или пепелища, аккуратные пруды, где явно разводили жирных карпов, сейчас быстро превращающиеся в гниющие болота.

Сигизмунд вздыхал, молился, Гугол угрюмо молчал, он навидался больше, очерствел. Мало того, что по этим землям время от времени прокатывалась то чума, то испанка, то еще какая-нибудь дрянь, всякий раз оставляя в живых каждого десятого, так еще и эти выжившие жгут друг другу посевы, убивают; истребляют, гонят с земель, хотя у них за спинами остаются бескрайние просторы...

Сигизмунд, что несся впереди, внезапно с таким испугом натянул повод, что конь взвился на дыбы, замотал головой, пытаясь спасти рот от раздирающих его удил. Гугол испуганно вскрикнул и, что меня удивило несказанно, забормотал молитву.

Впереди текла неширокая река, с того берега седые ветлы, это такие деревья, опускали, естественно, седые ветви в вялотекущую воду, а с этой стороны белый кварцевый песок, волна набегала прозрачная, чистая, тут же просачивалась вниз.

А в воде – русалки. Или сирены, я их сразу узнал по белым незагорелым телам, что от бедер начинают покрываться легкой чешуей, а все заканчивается великолепными хвостами. Фигуры дивные!!! Крупная грудь, широкие бедра, но руки, напротив, тонкие и нежные. Я сразу понял, что они живут здесь, а не мигрируют, ибо для пловчих характерна маленькая грудь, а то и вовсе плоская, чтобы не мешала при плавании, а вот плечевой пояс развит мощно. Эти же нежные, что значит местные, – только плещутся в воде да поют, поют да плещутся.

Первая из ундин посмотрела на меня, сообразила, что трепещущие Сигизмунд и Гугол в лапы не дадутся, а вот я еще тот лох, из непуганых, запела красивым, музыкальным голосом: