– Сам придумал?

– Сам, – признался я. – Но это носилось в воздухе. Я только облек в слова. Так что же предстоит мне? У меня если душа вдруг откуда-то и выползет, отряхивая помятые перья... или шерсть, то уж точно не безгрешная. Как я смогу добыть доспехи, если там все запечатано Святым Словом?

– Это точно, – ответил он, – душа у тебя мохнатенькая. Заскорузлая! Странно, на ее толстой коже видны шрамы... гм, по твоей роже не скажешь, что ты где-то и как-то страдал. Такие, как ты, других страдать заставляют, но чтоб сами прищемили хоть пальчик... Твоя судьба такова, Дик, что тебе нельзя ни коснуться доспехов Георгия, ни пройти через заклятие Святого Слова, за которыми доспехи и меч Арианта, так звали того древнего героя. Но доспехи Георгия ты все-таки сможешь добыть... не взять, а именно добыть... я догадываюсь, зачем ты взял этого чистого душой юношу! Добыть и доставить в Зорр, а с доспехами Арианта твоя задача еще проще. Правда, и труднее. Этот Ягеллан не в состоянии проникнуть через заклятие Святого Слова, но он поставил свое Черное Слово, и теперь ни одна чистая душа не в состоянии войти в ту пещеру!..

– Круто, – вырвалось у меня. – Вечный пат!

– А что это?

– Ну, ни злодей, ни праведник – никто не проникнет сквозь двойную защиту!

– Да – согласился он. – Но тебе и не надо проникать. Просто убей Ягеллана. С его смертью исчезнут и его черные заклятия.

– Гм – сказал я. Посмотрел на сверкающую фигуру святого, сказал снова: – Гм... Как-то непривычно, дал такая святая фигура нанимает киллера... но я повидал много политиков. все понимаю. Допустим, мне удастся убить, хотя не представляю как... А что дальше?

Тертуллиан ответил просто:

– А ничего. Поворачивайся и уходи. Доспехи все равно тебе не взять, даже если пройдешь Черное Слово ибо Святое Слово, увы, не заклятие – его пройти ты не в состоянии. Но придет время, и эти доспехи достанутся действительно достойному. Мир таков, Дик, что доспехи – едва ли не самое в нем важное. А если что и есть важнее, то только меч.

– Да, – ответил я горько. – Меч всегда важнее книги, а человек с ружжом главнее Эйнштейна.

– Пока да, – ответил он кротко. – Пока. Но даже сейчас... не совсем.

Свет померк, сквозь призрачную фигуру засияли звезды, Тертуллиан исчез.

Я перевел дыхание, руки крупно тряслись. Пошел оседлал коня, только тогда разбудил Сигизмунда и Гугола. Сигизмунд спросонья едва не свалился в костер, ребенок еще, поспать любит, но строит из себя железного терминатора, Гугол пришел в себя быстрее, затоптал костер, сказал громко:

– А полночи прошло, прошло... Скоро рассвет!

– Не доволен, что поспал чуть дольше? – удивился я.

Кони хорошо шли по росистой траве, а когда взошло солнце, мы все, даже кони, все еще чувствовали себя свеженькими. День пришел солнечный, жаркий, но левая сторона долины по-прежнему оставалась в тени от огромной каменной стены. Я, как и все, был слишком озабочен поисками прячущихся врагов, смотрел, чтоб конь не переломал ноги о камни, их немало скатилось с гор, не вступил в одну из норок чертовых хомяков и сусликов и не замечал каменной стены, вдоль которой едем. А когда посмотрел...

Дыхание вырвалось, будто конь лягнул под дых. Стена почти от самой земли и до верха – абсолютно гладкая, блестящая как зеркало, ровная, словно ее тщательно отшлифовали.

Я невольно развернулся в седле, посмотрел на противоположную стену. В голове застучали молоточки. Вторая стена – абсолютный двойник первой. Как будто горный хребет аккуратно разрезали вдоль исполинским лазерным лучом. Как циркулярная пила разрезает длинное бревно вдоль, так и здесь нечто невероятное разрезало горную цепь и отодвинуло половинки одну от другой примерно на полмили. Чувствуется, что с той стороны хребта – обычное нагромождение камней, но здесь...

Невольно вспомнилась легенда о Фархаде, что вот так же рассек горный хребет сверкающим мечом и раздвинул половинки, чтобы дать дорогу реке на поля бедных крестьян. Но от меча, тем более от меча таких размеров, остались бы грубые царапины, полосы, заусеницы, а здесь настолько все отшлифовано...

Я вздрогнул, дернулся так, что мои пальцы судорожно ухватились за луку седла. На правой стене мелькнул жутко огромный глаз, исчез, а через минуту я увидел исполинский размытый силуэт кузнечика, что сменился клубами желтой пыли. Я помалкивал, пусть Сигизмунд и Гугол не ломают головы, а сам все всматривался на скаку и наконец увидел скачущего всадника, в котором узнал себя! Всадник такого размера, что головой достиг бы Останкинской башни, а конь от морды и до хвоста длиной с Арбат. Что за феномен, не лазеры же в самом деле, как и не огненные мечи богатырей, но что это, что? Это совершили такие исполинские силы, что запросто могут скрутить пространство и время в узел, зашвырнуть меня обратно с той же легкостью, что и выдернули...

А впереди уже зеленеет лес, очень яркий, с изумрудной листвой, с неправдоподобно широкими листьями. угол заворчал, пощупал на поясе нож, а Сигизмунд со стуком надвинул забрало. Я ничего не понимал, лес как лес, вроде бы опасности не видно...

Кони перешли на рысь, затем на шаг. Деревья приблизились, сочные раздутые стволы, через каждые полтора метра из ствола торчат нелепые чепчики и рюшечки, такими они мне показались, а листья на самой вершине, как у всех деревьев, что растут в чаще...

Деревья казались полупрозрачными. Через тонкую кожу смутно видны темные струи, поднимающиеся вверх из глубин земли, какие-то сгустки, утолщения тонкие нити, словно внутри этих удивительных стволов натянута паутина. Больше всего эти стволы напоминали сочные стебли георгинов или каких-то ухоженных и нежных цветов, но подобная структура возможна только у мелких растений, а для таких размеров не обойтись без прочного скелета. Ничего не понимаю.

Гугол вытаращил глаза, а Сигизмунд громко пробормотал молитву. Оглянулся на меня, в глазах возмущение.

– Ваша милость, как Господь попустил, что на свете столько порождений дьявола?

– Дьявола? – пробормотал я. – Я думал, всего лишь эволюция... Это же обыкновенные хвощ и плаун.

Спохватился, но слова уже сорвались с языка. Мое слабое знание ботаники сыграло злую шутку. Обыкновенный хвощ, который деревенский овощ, на самом деле достигал таких размеров только в какие-то там периоды или эры, когда бродили динозавры. Моя беда в том, что я дубы и березы видел так же, как и эти гигантские хвощи в палеонтологическом атласе, совершенно забыл, – сам дуб, – что их разделяют сотни миллионов лет...

– Ну, – пробормотал я неуклюже, – они такие везде росли! Их еще динозавры жрали. Потом динозавры уменьшились до жаб и ящериц, а этот хвощ почему-то не уменьшился...

Сигизмунд сказал звонким голосом:

– Но здесь он уцелел. Будем прорубаться?

Деревья в самом деле стоят очень плотно. Даже пешему протиснуться непросто, а уж конный повиснет, как пес на заборе. Под стеночкой не пробраться, эти хвощи долину перегородили от стены до стены, а косогора, увы, просто нет.