Всё, что он делал, оказалось зря.

Выбрал Управление, поступил на менталистику, заработал проклятие, бросил развивать дар, бросил Юг, бросил Айену…

Тут он скрипнул зубами, как будто в рот набилось песка.

…бросил Айену одну на столько зим, и пока учился, и потом, когда выпадали редкие отпуска. А всё ради чего? Чтобы у нее было лучшее будущее. Безопасное. Чтобы у нее было всё.

Чтобы качать на руках её детей и когда-нибудь передать племяннику силу и Право по крови. Своей прямой ветви, а не побочной.

И к чему он пришел теперь?

– Аккуратнее! – голос Шаха хлестнул плетью, вспыхнули чары – он подхватил почти у самых плит что – то завернутое в плотную ткань.

Ваза? Он не помечал маяками вазы – этот фарфоровый мусор должен остаться здесь. Слуги засуетились ещё сильнее, путаясь друг у друга под ногами.

– Отдай. – Он сделал шаг вперед и требовательно протянул руку. – Вазу. Ко мне. Быстро.

Один из слуг перехватил поудобнее только что спасенный драгоценный предмет, и преподнес на вытянутых руках с поклоном.

– Господин…

– Иньский фарфор, – констатировал Шах уверенно, когда он отогнул уголок тряпки, чтобы посмотреть. – Не эпоха Грани, но на хорошем аукционе можно…

Он размахнуся и первый раз за этот вечер сделал то, что хотел на самом деле – бросил вазу прямо на плитки с высоты своего роста.

Шух! Дзынь!

Звук получился приглушенным.

– … ну или так – тоже неплохо, – совершенно спокойно закончил фразу Шахрейн. – Надеюсь, ты удовлетворен…

– Нет.

Он был бы удовлетворен, если ваза разлетелась на осколки. По всему двору. Такие же мелкие осколки, в которые превратилась его жизнь.

– Я бы предложил тебе отгул, взять несколько бутылок аларийского, но… неподходящее время. Сегодня арку прошли ревизоры, – равнодушно отметил Таджо, делая знак оцепеневшим слугам – продолжать работу. – И завтра тебе проводить ритуал.

– Они ничего не найдут. Мы спрятали узлы плетений.

– Возможно.

Ашту обернулся – Шахрейн стоял, по привычке, чуть выставив вперед правую ногу – чтобы сразу можно было перейти к атакующим связкам, чуть покачиваясь, и сложив руки за спиной, но даже сейчас Шах изредка сжимал и разжимал пальцы, тренируя гибкость суставов и… чтобы быть готовым.

– Наше прошлое всегда остается с нами, – выдохнул он низко – и даже ему собственный голос показался чужим и ломким. – Живет с нами, спит с нами, ест с нами… сколько бы зим не прошло…

– … и сколько бы раз ты не менял имя, – парировал Таджо с ядовитой насмешкой над самим собой. – Я – не умер, когда согласился войти в клан… Таджо. Ты не умрешь, если ответишь «да» – Блау.

– Не обсуждается, – он мотнул головой, и хрустнул кольцами. – Хочу уйти свободным. Жил, как… но умереть, как вассал – это слишком даже для меня. Блау не предложил мне ничего, что заставило бы изменить решение.

– Адриен…

– Я уже отправил отказ Блау.

– И тем не менее, ты оставляешь следующему Главе только поместье…

– … и земли вокруг него.

– Крошечный оазис, – педантично поправил Шах. – При этом изымаешь все средства, и блокируешь все доступы. И оформляешь дом на юную Блау…

– Не только, – он вздохнул тоскливо. Зачем нужна женщина, если Таджо прекрасно вынесет мозг любому? На эту тему они разговаривали уже вторые сутки. – На тебя, на Лидо тоже. Райдо ничего не досталось, только потому что у него и так есть всё, а то что достанется он изгадит быстро.

– Ты оставляешь чужой, – Шах подчеркнул это слово голосом, – сире дом на побережье, в бухтовой зоне.

– Хочешь, чтобы хран был на тебя? – огрызнулся он тихо.

– Захотят они, – Шахрейн кивнул на вход в дом. – Новый глава обязательно захочет опротестовать…ты оставляешь их нищими.

– Им хватит поместья и алтаря. И родовых земель, отмеченных в реестре, ровно то, что получил я, когда вступил в права.

– Ты вычистил Хранилища, – осторожно возразил Шах. – Последствия…

Он зарычал и Таджо наконец заткнулся. Он знал его почти так же хорошо, как себя, и мирился с некоторыми особенностями, но иногда Шах перегибал палку.

То, что ревизоров прислали по приказу – понимали все. И за ними, и за Вторым Фениксом, и вообще за всеми рыбками, которых смогут поймать в мутном пруду Турнира. После Севера они на особом счету – на плохом, плетение держится на последнем узле и Шах… нервничает, если слово применимо к сыну рода Таджо. А как бы он не отрицал – их порода сквозила в каждом движении, каждом повороте головы… и даже профиль и тот, был почти полной копией – Бутчу приходилось пересекаться с Главой Таджо на Советах.

И проблемы, точнее последствия принятого им решения – завещать ключ и хран после его кончины на девочку Блау – вызвало резкое неодобрение. Одно дело – ответь он «да». Вассал может заботиться о господине, но никто не оставит имущество Высшему, если не связан кровью или долгом.

Это вызовет вопросы – за что бывший член «звезды» так благоволит к этой конкретной сире. Но ему было уже все равно.

Все равно – и Немес тому свидетель – от своего слова он не отступится. Айена любила дом на побережье, любила и постоянно расстраивалась – они бывали там редко. И девочка Блау, так похожая и одновременно так не похожая на его сестру точно оценит. Сможет оценить. Зеленые террасы, которые ярусами спускаются вниз, рощу, качели на холме, и море. Теплое бирюзовое море.

Видела ли она море на этом своем Севере? Хоть какое-то море, кроме ледяного, большую часть покрытого снегом, побережья Хэсау?

Тилю он оставил деньги и артефакты. Достаточно, чтобы по выходу в отставку – если доживет – Лидо мог открыть свой Госпиталь, как иногда мечтал. Где – нибудь в глухой провинции, на восточных болотах. В роду Тилей никогда не водились деньги.

Шахрейн получит всё, чтобы иметь возможность продолжать независимые исследования, если его прикроют. А его прикроют – иначе для чего завтра устраивать публичные слушанья, и привлекать к этому участников и курсантов?

– Лучше скажи – ты готов? – проговорил он в спину Таджо. – Завтра тебя будут топить, и мы оба знаем, что ты не нашел решение.

– Не обсуждается, – повторил Таджо его интонацию точь-в-точь.

– Кого берешь с собой? – Тиль отпросился в госпиталь, Райдо не брали по понятным причинам, оставался Каро и Малыш.

– Сяо. Ему не помешает послушать.

Бутч потер переносицу – к вечеру, особенно в ночное время, зрение становилось все хуже – спина Таджо расплывалась перед глазами, превращаясь в одно черное бесформенное пятно.