– Поверить не могу, что он так далеко дотягивается. Если так подумать, это настоящее чудо, что наш глаз способен увидеть все звезды.

– Когда любишь кого-то, время – не такое уж большое препятствие.

– Это мощный инструмент, – сказал Никос. – Так, моя очередь.

Кади отошла. Пока Никос разбирался с телескопом, она наслаждалась мгновениями наедине с Уитом.

– Ты веришь в судьбу? – обратилась она к нему мыслью.

– Нет.

– А как же следование по стопам отца? У тебя острое чувство судьбы.

– Наследие – это не судьба. Я решил принять его наследие и продолжить его. Судьбы же подразумевает, что мы ничего не контролируем. Признаю, выбор может быть тяжким бременем, но еще тяжелее было бы думать, что все изначально предопределено. Я не верю, что звездами что-то предначертано. Я хочу сам писать свой путь.

Кади расслышала в его голосе надежду, и это тронуло ее сердце. И все же…

– Хотела бы я тебе верить, но, боюсь, ты ошибаешься.

– Тогда как моя история закончится?

– Пока не знаю. Но она закончится.

Никос глянул поверх телескопа.

– Что такое? У тебя странное выражение лица.

– Ой! – Кади покачала головой: – Просто задумалась.

– О чем?

– Ты веришь в судьбу?

Никос подошел к ней:

– Безусловно.

– Все истории заканчиваются так или иначе. Звезды – отражение прошлого, которое ты оставляешь.

– Ты так смотришь, словно не веришь мне, – протянул Никос, улыбаясь.

– Не ожидала от тебя такой сентиментальности.

– Я нераскрытый романтик.

– Я хочу быть кометой.

Кади покраснела:

– Может быть, я тебя недооценивала.

– А я тебя. Ты застигла меня врасплох, Каденс, своим умом, зрелостью, красотой. Твой брат был такой уродской рожей, – Никос рассмеялся. – Извини, плохая привычка шутить, когда нервничаю.

Он коснулся ее руки, словно это его успокаивало, и до Кади вдруг дошло, что он встревожен еще больше, чем она сама.

– По правде говоря, я всегда представлял тебя со слов Эрика. Девчонкой, Кади, младшей сестренкой. А потом, в тот сентябрьский день, оторвал взгляд от пианино, и у меня перехватило дыхание от той женщины, что я увидел. Честно говоря, я чувствовал себя виноватым из-за того, как меня к тебе тянуло. Считал, что, будь Эрик здесь, он бы врезал мне по лицу за такие мысли. Но потом, совсем недавно, я подумал… может быть, он каким-то образом и привел меня к тебе.

– Я не страшусь темноты. Ты тоже не должна ее страшиться.

Неосознанно они придвинулись ближе друг к другу. Кади приподняла подбородок, и ее лицо оказалось в нескольких сантиметрах от его. Следующие слова Никос произнес на одном дыхании:

– Так что ответ на твой вопрос – да, я верю в судьбу.

– В кромешной тьме можно увидеть больше, чем на самом ярком свету.

Кади закрыла глаза.

Его губы коснулись ее рта, и она почувствовала, как растворяется в этом прикосновении, в тепле его тела, в чистом запахе, в тяжести его рук на спине. Звезды перед глазами лопались, словно пузырьки в шампанском. Это было прекрасно.

И вдруг она резко отстранилась.

Никос растерянно заморгал:

– Я позволил себе лишнего?

– Нет… да… просто, – пробормотала Кади, не в силах заставить себя посмотреть ему в глаза. – Я просто очень боюсь, что нас тут застукают. Можем уйти?

– Конечно, только возьму наши пальто.

Она смотрела ему в спину. Сердце, до того трепетавшее, бешено колотилось от истинной причины, по которой она отстранилась.

Кади не знала, кого именно из них она целовала.

На следующий день она проснулась и охнула. Шторы в спальне были задернуты, чтобы не пропускать утреннее солнце, но Кади чувствовала, как яркий свет заливает сознание. Вчера в обсерватории Уит упомянул, что на пластинках нанесены координаты. И во сне в мозгу что-то щелкнуло. Кади вытащила из сумки ноутбук, раскрыла его на коленях, сидя в постели, и набрала запрос в поисковике: «Координаты Кембриджа, штат Массачусетс». Всплывший ответ был ошеломляющим. Координаты Кембриджа, штат Массачусетс – 42.3736° северной широты, 71.1106° западной долготы.

Кади открыла тетрадь Эрика на странице, где расшифровывала цифры, добавляя новое прочтение:

1. 42.371609 °C. Ш. – 71.116840° З.Д.

2. 42.369764 °C. Ш. – 71.125497° З.Д.

3. 42.373345 °C. Ш. – 71.118889° З.Д.

42.375038 °C. Ш. – 71.119531° З.Д.

– Да! – воскликнула она вслух.

И тут же услышала над собой стон Ранджу.

Но Кади была слишком взволнована, чтобы чувствовать себя виноватой за то, что разбудила ее. Она взломала код Эрика и, наконец, поняла, что смотрит на географические координаты местности. Теперь ей нужно было точно выяснить, что там находится и почему это так важно для ее брата.

Вдруг сверху показались ноги Ранджу; ногти были выкрашены в мятно-зеленый цвет. Кровать протестующе заскрипела, когда она спустилась с верхней койки на пол.

– Доброе утро, – Ранджу прочесала руками черный шелковистый конский хвост на затылке. – Ты рано встала, чтобы к психологии подготовиться?

– Эмн, нет, к другому.

– О, у тебя еще один тест? Отстой. – Она закинула руки за голову и зевнула. – Я уверена почти во всем, но как ты видела из заметок, что я тебе прислала, статистическая часть сбивает меня с толку. Как насчет позавтракать вместе, а потом позаниматься психологией, может, ты мне все объяснишь?

– Я бы с удовольствием, но мне бы тут надо закончить. – Кади просто хотела остаться одна, чтобы сосредоточиться.

– Оке-ей. – В голосе Раджу проскользнуло раздражение.

– Хотя большое спасибо за заметки, – добавила Кади, когда соседка, собрав душевые принадлежности, направилась к двери.

Ранджу подняла большой палец над головой и вышла.

Кади вздохнула. Отношения с соседкой по комнате далеки от идеала, но времени заморачиваться не было. Она хотела перечитать записи в тетради Эрика, вооружившись новыми знаниями. Большая часть содержимого была явно связана с какими-то исследованиями по физике. Кади сначала предполагала, что это для проекта на премию Бауэра, но с таким же успехом это могли быть заметки для засекреченных исследований Прокоп. Тот факт, что Эрик в принципе зашифровал эту часть записей, укрепляло гипотезу, что они связаны с секретным характером работы Прокоп. Кади вспомнила отказ брата обсуждать свою работу по электронной почте. Опять же, раньше Кади списывала такое поведение на его паранойю, но теперь озадачилась, что это могла быть просто политика лаборатории.