На пятом году совместной жизни ей с ним стало слишкомскучно, а ему с ней слишком весело. На корпоративах она много пила. Дома тожепила. Он не мог составить ей компанию. На шестом году он испугался, что онасопьется.

Последовали два года борьбы, тщетных попыток лечения,грязных скандалов, истерических примирений с клятвами, что она завяжет и онинаконец родят ребенка, начнут все заново. Диму не покидало жуткое, сосущее душучувство вины и безнадежности. Ему казалось, что это он превратил ее, яркую,остроумную, жизнерадостную, в чудовище, которое с визгом и матом пытаетсявырвать у него бутылку, когда он выливает содержимое в раковину.

Ее не уволили с работы, она вставала утром, красилась,одевалась и выглядела вполне прилично. Никто не догадывался, что она пьет,кроме Димы и ее родителей. Они винили во всем Диму. После бурных сцен он не могзаставить себя лечь с ней в одну постель. Она громко жаловалась по телефонумаме и многочисленным подругам, что он больше не мужчина.

Когда они поженились, он очень хотел ребенка. Но теперь былрад, что у них нет детей. Год назад они развелись и легко разменялитрехкомнатную квартиру на двухкомнатную для нее и однокомнатную для него.

Весь год ему снились бурные сцены, у него звучал в ушах мат,хохот, рыдания.

Только рядом с Соней это забывалось, таяло.

Лежа на диване, Дима в десятый раз перечитывал дарственнуюнадпись:

Дорогой Дмитрий!

Спасибо Вам за Сонечку. Храни Вас Бог! М. Данилов.

Зубов привез для него книгу из Зюльт-Оста, но забыл о ней ипередал только перед отлетом в Вуду-Шамбальск. Дима начал читать, но не могсосредоточиться. Присутствие Сони за стеной туманило голову. Свет не гас вспальне. Он тихо произнес:

— Спишь?

— Нет.

Через приоткрытую дверь было отлично слышно и оказалось, чтотак, не видя друг друга, разговаривать значительно легче.

— Соня, я давно хотел тебя спросить.

— Ну, спроси.

— Еще в Москве я нечаянно заглянул в твой мобильник. Пришлаэсэмэска. Ты спала, я думал, вдруг что-то важное. Получилось нехорошо. Я удалилодно сообщение. Конечно, было бы разумней соврать, что я сделал это случайно.

— Что за сообщение?

— Сейчас скажу. То есть сначала я должен спросить. Кто такойНолик?

— Старый школьный друг. Это его ты стер?

— Да.

— Зачем?

— Он написал, что любит тебя, постоянно о тебе думает. Оннаписал, а я удалил. И тебе ничего не сказал.

— Почему?

— Потому! Ладно, извини. Я очень раскаиваюсь. Ты можешь емуответить завтра утром. Он, наверное, очень ждет.

— Ничего он не ждет. Он потом прислал еще три эсэмэски, втом же роде, и я ему давно ответила.

— Что? Конечно, это меня не касается, но все-таки, что тыему ответила?

— Я ответила, что тоже его люблю.

— И давно?

— С четвертого класса.

— Ну, тогда я вас обоих поздравляю.

— С чем?

— С большим и прекрасным взаимным чувством. Прости,последний нескромный вопрос. Почему же вы в таком случае с этим Ноликом непоженились?

— Потому, что я его не люблю.

Дима встал с дивана, босиком прошел в прихожую, досталсигареты из кармана куртки, вернулся, закурил. Свет в спальне все так же горел,и было тихо.

— Соня, расскажи, кого ты любишь? — спросил он шепотом.

Она долго молчала, он решил, что заснула, не погасив света.Но услышал ее голос.

— Маму, дедушку, Федора Федоровича. Наверное, люблю Герду,дедушкину домоправительницу. Если бы она случайно не нашла на старой пристанишапку, которую сама для меня связала, никто никогда не узнал бы, что со мнойслучилось. Еще я очень любила папу. Его убил Бим, старый добрый друг нашейсемьи, мой научный руководитель. Убил из-за паразита. Всю жизнь Бим пыталсяизобрести лекарство от старости. Но у него получались только яды. Вот одним изних он папу и отравил.

— Не вспоминай, не надо. Я знаю эту историю.

— Да, лучше не нужно вспоминать. Папы нет. Мама в Австралии.Дедушка в Германии. Федор Федорович в Москве.

— Я здесь, с тобой.

— Это твоя работа.

Свет погас. Дима докурил, немного еще постоял у приоткрытогоокна, потом на цыпочках подошел к двери спальни, тихо прикрыл ее, отправился вкабинет, включил Сонин ноутбук.

Перед отлетом старик Агапкин предупредил его, что закачалтуда много важных материалов.

— Объяснять долго. Прочитай, даже и без ее разрешения. Ятебе разрешил, этого достаточно. Когда вы окажетесь в степи, она можетзамкнуться, замолчать. Не стесняйся смотреть ее почту, слушать все ееразговоры, читать ее мысли. Ты должен знать все, что знает она, чувствовать,что она чувствует, иначе не справишься. Ты влюблен в Соню, потому я ипотребовал, чтобы летел с ней именно ты. Мне важно, чтобы рядом был человек,которому она не безразлична. Но не теряй головы. Там будет так опасно, как тыдаже представить не можешь. Оглянуться не успеешь, они сожрут Соню и тобойзакусят.

Москва, 1922

— Вот что это? Что? Можете мне объяснить?

Дзержинский держал в руках предмет цилиндрической формы,отдаленно напоминающий кастрюлю среднего размера. В алюминиевые стенки быливделаны какие-то трубочки, проводки, краники.

— Насколько я понимаю, это шлем для чтения мыслей нарасстоянии, — спокойно объяснил Бокий, — разве товарищ Гречко не приложилподробную инструкцию?

— Какую инструкцию? — Дзержинский поморщился. — Доносовстраниц сто мне передали от вашего оракула вместе с этим агрегатом.

— Видимо, в качестве иллюстрации работы прибора, — тихозаметил Валя Редькин, — оракул хочет показать, как ему удается читать самыесокровенные мысли.

Дзержинский постучал ногтем по стенке агрегата, покрутилтрубочки, краники, подергал проводки, тяжело вздохнул, узкими, красными отбессонницы глазами оглядел присутствующих.

— Сокровенные мысли. Валя, на вас, между прочим, тоже доноси на вас, Глеб. На весь спецотдел скопом, на каждого сотрудника в отдельности.Кстати, и на меня тут донос, даже два. О чем он думал, оракул ваш, когдаотправлял мне это хозяйство?