По морям, морям, морям, морям,

Нынче здесь, а завтра там!

Конечно, овраг они перепрыгнули, и после этого с чувством совершённого подвига, продолжали ещё громче горланить свою песню, приводя в неистовство всех собак той части села, к которой они приближались.

Вероятно, не одна старуха, не один старик, разбуженные лаем и громкой песней, раздававшимися в середине ночи над спящим селом, посылали вслед им смачные ругательства, но их тогда это не тревожило: они пели и подымали шум вокруг себя от избытка чувства радости жизни, переполнявшего их.

* * *

Утром следующего дня, просмотрев расчёты, сделанные с большим старанием Борисом, и договоры, искусно переписанные Фёдором, Дмитриев похвалил их. Он понял, что эти парни, несмотря на свою неопытность, кое-что умеют и будут ему действительно хорошими помощниками. В глубине души он сознавал, что самостоятельно справиться с такими расчётами он бы не смог, пришлось бы ему ехать в Шкотово и просить помощи у бухгалтера-плановика или, что ещё хуже, у Ковальского, которого он не любил, и на что тот отвечал ему взаимностью.

Кстати сказать, за всё последующее время совместной работы с этими ребятами Дмитриев не имел оснований пожаловаться на них. При всей своей молодости и легкомыслии, при всей загруженности всякими общественными делами, которых скоро у обоих оказалось множество, при их беспрестанном «шатании по девкам», оба парня к работе относились с исключительной добросовестностью и выполняли порученное им со старанием и вниманием.

Так, между прочим, характеризовал их Дмитриев в конторе Дальлеса перед своими начальниками, когда те интересовались работой его молодых помощников.

Часам к 10 утра в контору-дом Нечипуренко собралось несколько человек зажиточных крестьян, приглашённых хозяином по просьбе его квартиранта Дмитриева. Они расселись в горнице, и через несколько минут от их самокруток в комнате стоял такой густой дым, что лица всех виднелись с трудом. Марья ещё до этого, по просьбе Николая, ушла к своим, она ведь не переносила табачный дым.

Крестьян собралось человек пять, среди них был и отец Марьи, возмущённо ворчавший на табачников, — Караумов, был и дядя хозяина, Михаил, человек огромного роста и необычайной силы, был и бывший партизан Дементьев. Конечно, присутствовал и сам хозяин дома — Николай Нечипуренко.

Дмитриеву, видимо, не очень хотелось, чтобы при переговорах его с будущими артельщиками присутствовали помощники, очевидно, кое-что он хотел от них утаить, поэтому пока с прибывшими никаких конкретных деловых разговоров не вёл, а обсуждал состояние погоды, дорог и рассказывал о хорошем месторасположении отведённых под вырубку участков.

А погода действительно стояла на редкость хорошая — солнечная, тёплая, и лишь только по ночам немного холодало, и на лужицах кое-где появлялся тоненький ледок. Снега ещё не было, хотя шли уже последние дни ноября. Отсутствие снега тревожило и Игнатия Петровича, и крестьян, бравшихся за заготовку стоек. Вывоз их на телегах был невыгоден — на санях делать это гораздо сподручнее: можно и больше наложить на каждый воз, и дорогу во многом сократить, проехав по тем местам, где летом и осенью проезда нет.

В то же время задержка с поставкой стоек грозила Дальлесу солидной неустойкой, а Дмитриеву, как непосредственному исполнителю, — серьёзными служебными неприятностями. Вот, в поисках выхода из этого положения и проходили разговоры.

Послушав сетования Дмитриева, Борис Алёшкин внёс свое предложение: он посоветовал сейчас организовать усиленную рубку и заготовку стоек, оставляя их пока в лесу с тем, чтобы начать интенсивную вывозку после выпадения снега, а для того, чтобы артели не могли похитить стойки друг у друга, раздать им имевшиеся в распоряжении участка топорики с клеймами. На обушках этих топориков имелись цифры, если каждой артели присвоить свои цифры, тогда стойки уже не перепутаешь.

Это предложение, с одной стороны, понравилось крестьянам, но с другой вызвало и некоторое раздумье. Они поняли, что клейма позволят потом при приёме легко определить, кому принадлежит бракованная стойка, если таковая будет обнаружена. Однако это предложение очень понравилось Дмитриеву, который с удовольствием посмотрел на своего молодого помощника и, покровительственно похлопав его по плечу, одобрительно сказал:

— Это ты, Борис, хорошо придумал, молодец! Ну а теперь мы с товарищами займёмся обсуждением деталей договоров, и я думаю, что вас с Фёдором можно отпустить, вы и так вчера хорошо поработали. Идите-ка, прогуляйтесь!

Такое предложение, конечно, пришлось ребятам по душе, и они не заставили повторять его дважды. Через каких-нибудь 10 минут они уже выходили из дома и направились не в село, где в это время дня делать было нечего, а в квартиру Сердеевых, где с увлечением предались музыкальным занятиям, разучивая всё новые и новые вещи. Борис осваивал их на фисгармонии, а Фёдор подбирал партию для каждого инструмента. Ведь как его сестры, так и он сам, и несколько других музыкантов из числа детей железнодорожников и крестьян, нот не знали и почти всё подбирали на слух. Более или менее хорошо разбирался в нотах только Борис.

У Сердеевых имелось довольно много нот для рояля. Выбирая из них популярные в то время танцы и песни, Борис играл их на фисгармонии, Фёдор слушал, запоминал и потом играл мелодию на балалайке, на мандолине или на гитаре. Затем этому он обучал и всех остальных. Время за музыкальными занятиями летело незаметно.

Забежав вперёд, можем сказать, что переговоры, которые велись Дмитриевым в отсутствии его помощников с каждым артельщиком с глазу на глаз, как впоследствии выяснилось, принесли и ему, и его начальнику Семёну Ивановичу Шепелеву после сдачи стоек солидный куш.

Конечно, в то время ни работники шкотовской конторы Дальлеса, ни тем более юные помощники Дмитриева даже и не подозревали о задуманных, а затем и исполненных махинациях, и вскрылись они, можно сказать, чисто случайно, но, пользуясь правом автора, расскажем о них сейчас.

По плану Дальлес производил расчёт с заготовителями стоек за кубофут. В среднем вырубка, разделка и доставка их на склад должна была стоить 15 копеек за кубофут, изменение стоимости могло смещаться в ту или иную сторону в пределах одной-двух копеек, в зависимости от удаления места вырубки от склада. Крестьяне-артельщики, заключавшие договоры с десятником от имени всех членов артели, конечно, в этих мерах ничего не понимали и подписывались, доверяя словам десятника, а тот, зная, что в каждой стойке будет менее кубофута, хотя ещё пока и не мог определить на сколько, чтобы себя обезопасить от недостачи и облегчить расчёты с крестьянами, предлагал им, не обращая внимания на кубофуты, проставляемые в договоре, рассчитываться за стойки поштучно. При этом цену за каждую стойку, вне