не сказала. Однако, когда никто не смог правильно ответить на ее вопросы, она с раздражением захлопнула журнал и, встав из-за стола, велела им следовать за ней.

Взяв свечу – конечно, не для себя, а чтобы освещать путь другим, – она повела их вниз, в темные подвалы Карндейла. Ледяной воздух пах гнилью, каменные тени покрывали грязные нити паутины. Пламя свечи сначала задрожало, но потом выпрямилось. Чарли продолжал размышлять о Пауке, о своем досье в кабинете Бергаста, обо всех странных и жутких вещах. О том, какие тайны откроет им глифик.

Они шли по широкому, вымощенному булыжниками проходу, стены которого местами проседали от многовекового давления. Их ноги оставляли на пыльном полу следы. Несмотря на свою слепоту, мисс Дэйвеншоу шла быстро, почти сердито, и Чарли подумал о том, не обладает ли она неким подобием таланта зрения. Ее длинное зеленое платье, похоже, отражало от себя любую грязь. Волосы ее были убраны в плотный пучок, на шее красовалась черная лента.

Все, кроме Чарли, уже бывали в подвалах раньше. У самого его уха послышался голос Рибс:

– Знаешь, а Оскар не против этого. Но лично я думаю, что младенцы в банках так же отвратительны, как угодивший в пирог слизняк.

– Поживее, – нетерпеливо сказала мисс Дэйвеншоу, словно услышав Рибс.

В темноте ее голос звучал глухо, будто доносился издали.

Она привела их в маленькую кладовую с многочисленными полками, на которых стояли банки с уродливыми человеческими зародышами. Свечу она поставила в торчавший из стены подсвечник, и ее пламя замерцало, заставляя все вокруг отбрасывать причудливые тени. Марлоу подошел ближе к Чарли и сжал его руку.

– Итак, что мы такое? – строго начала мисс Дэйвеншоу. – Какова природа существа под названием «человек»? Созданы ли мы по образу и подобию Божьему? Посмотрите на эти полки. Подумайте о том, что увидели. Брезгливость лучше оставить за дверью.

Чарли и Марлоу медленно двинулись вслед за остальными, оглядывая скользкие банки с плавающими в мутной жидкости младенцами, словно во сне прислонившимися к стенкам. Зародыши с бесформенными кусками плоти вместо черепов, зародыши с огромными лбами, зародыши с двумя головами и даже с двумя телами. В свете свечи казалось, что они двигаются.

– Как правильно называть эти образцы, мисс Риббон?

– Тератологические формы, мисс Дэйвеншоу, – кротко ответила Рибс.

– Да, верно. Здесь представлены образцы черепно-лицевой патологии, а также сросшихся близнецов и синдрома циклопа. С точки зрения медицины все они «монстры», «уроды». Но если мы хотим понять, что собой представляем, то не мешало бы подумать о том, как мы появились на свет. Все, что вы видите здесь, следует своим собственным правилам логики. Это не хаотичные и не произвольные пороки развития. Каждое отклонение спровоцировано повторяющимися и предсказуемыми явлениями, происходящими в материнском лоне, а точнее матке. Матка выпекает нас, как печь – пироги, и если рецепт несовершенен или ингредиенты плохо смешаны, то результат будет не таким, какого мы ожидали.

Сцепив руки перед собой, мисс Дэйвеншоу повернулась к ним своим невидящим лицом.

– Каждый из вас отличается от других точно так же. Но в ваших случаях дело не в недостатке в рецепте, а в добавлении какого-то другого ингредиента. Вот что привело к появлению вашего таланта. Присмотритесь, ощутите жалость. Отличия, дети, это не признаки «монстров». Такова суть природы.

Чарли присмотрелся. В нем поднималась жалость.

– А как насчет этого? – добавила женщина, указывая рукой на сморщенное существо, похожее на мумию, наполовину обезьяну, наполовину рыбу. Выглядело оно довольно свирепым, изо рта выглядывали клыки. – Говорят, это русалка.

– Это подделка, – сказала Комако. – Кто-то просто пришил к чучелу обезьяны рыбий хвост.

– Такой невероятный гибрид, мои юные друзья, был бы настоящим отклонением. Собаки с крыльями. Леопарды с головами орлов. И тому подобное. Но таких существ не бывает. Мисс Оноэ, каковы причины появления «монстров» согласно алхимику Паре?

Комако облизала губы.

– Первая – слава Господня. Вторая – Его гнев. Третья – слишком большое количество семени. Четвертая – слишком малое его количество. Пятая… – Она нахмурилась, сетуя на свою забывчивость. – Мистер Чековиш?

– Пятая – воображение, – застенчиво ответил Оскар.

– И?

– Шестая – размер матки. Седьмая – поза матери во время беременности. Восьмая – повреждение или ранение, когда мать, допустим, падает или ее избивают. Девятая – болезнь. Десятая – испорченное семя. Одиннадцатая…

– Одиннадцатой нет, – прервала его Комако. – Но Паре также упоминает влияние злобных нищих и демонов.

Мисс Дэйвеншоу строго кивнула.

– Разумеется, Паре писал свой труд в шестнадцатом веке, – обратилась она к Чарли и Марлоу, для которых все это было в новинку. – Он еще не отказался ни от суеверий, ни от идеи Божественного вмешательства. Но уже тогда заметил, что зародыш развивается в материальной форме. Плоть осязаема, и со временем она растет.

– Я не понимаю, – сказал Марлоу.

– Вопрос заключается в том, мой дорогой, откуда берутся наши таланты? – произнесла мисс Дэйвеншоу чуть мягче. – И ответ таков: мы растем в утробе матери, и все наши качества зарождаются именно тогда. Все, что отличается от нормы, кажется чудовищным уродством. Но это не так. Не так.

Чарли не был уверен, что такой малыш, как Марлоу, сможет до конца понять все эти рассуждения. Вряд ли. Мальчик не отпускал его руку. Неудивительно, что ему снятся кошмары.

– Расскажите мне, мистер Чековиш, о новой концепции мистера Дарвина, касающейся происхождения видов.

Оскар взглянул на Чарли и отвел взгляд. Казалось, он был смущен тем, что спросили именно его.

– Мистер Дарвин предположил, что эволюция – это результат постоянных изменений, происходящих со временем со всеми животными.

– Значит, мы происходим от обезьян?

– Нет, мэм. Не совсем.

– Продолжайте.

– У нас был общий предок. Но наш вид отделился так давно, что мы стали людьми. А они стали… обезьянами.

– Мисс Риббон, расскажите нам, как существа меняются со временем.

Рибс прочистила горло и, запинаясь, сказала:

– Не лучше ли вам спросить об этом Оскара?

– Элеонора.

– Окружающая среда, – прошептал Оскар.

– Вследствие действия окружающей среды, – громко произнесла Рибс.

– Благодарю вас, мистер Чековиш. И мисс Риббон тоже благодарна вам. Мисс Оноэ, не желаете пояснить?

– Господин Дарвин считает, что ничтожные мутации происходят внутри видов постоянно и без всяких причин. Но когда мутация дает животному преимущество в окружающей среде – например, помогает ему лучше добывать пищу или находить себе пару, – эта мутация передается следующему поколению. А старые версии вымирают.

– И что же такое тогда уродства?

Комако нахмурилась:

– Уродства – это мутации, которые ни к чему не ведут. Слишком утрированные, чтобы воспроизводиться в следующих поколениях.

Мисс Дэйвеншоу двинулась вдоль полок, осторожно дотрагиваясь пальцами до стеклянных банок.

– Да, очень хорошо, – сказала она. – И кто же тогда мы, таланты? Уроды? Монстры? Наши различия не передаются от матери к ребенку. Но это вариации, которые существуют по крайней мере с тех пор, как существует человечество, которые всегда проявлялись повторяющимся и предсказуемым образом. Таланты были всегда. И всегда будут.

– Ученые не знают всего, – тихо произнесла Комако.

Мисс Дэйвеншоу подняла закрытые повязкой глаза, как бы глядя мимо нее.

– Никто не знает всего, – сказала она.

Чарли обернулся. В дверях стоял широкоплечий мужчина с белой бородой и молча наблюдал за ними. Это был доктор Бергаст. Поклонившись, он отступил в темноту.

23. Бывшие и мертвые

Маргарет Харрогейт прибыла в Лондон как раз в тот момент, когда город окутал самый плотный туман, бурый и удушающий. Ее сопровождала мисс Куик. Кеб, в котором они сидели, тащился по дороге почти вслепую, а его фонарь освещал лишь небольшой участок улицы вокруг экипажа, края которого растворялись в дымке. Отперев железные ворота, проследовав по крытому каретному двору и войдя в парадные двери дома номер 23 по Никель-стрит-Уэст, миссис Харрогейт, пригласив спутницу внутрь, первым делом заметила, что совсем недавно здесь кто-то побывал.

Она тихо поставила на пол свой саквояж и замерла, прислушиваясь. Затем пересекла вестибюль. Спрятанный за угольной плитой институтский журнал был нетронут. На письменном столе аккуратной стопкой лежали бумаги. Обшарпанные пустые столы на кухне по-прежнему стояли, накрытые скатертями. Правда, окно в спальне на третьем этаже оставили открытым. Портьеры слегка раздувались, но когда миссис Харрогейт выглянула в туман, то не увидела ничего, никакого движения. Падение с высоты третьего этажа для всякого неизменно обернулось бы гибелью. Она ощутила на себе серьезный взгляд стоявшей в дверях мисс Куик. Маргарет прошлась по другим комнатам, но все стояло на своих