– Что стряслось? А то, что Ляхов выпущен из-под стражив зале суда!

Точно, фамилия этого расхитителя – Ляхов. Значит, Родиславправильно угадал причину гнева бывшего приятеля.

– Мы целый год бились, чтобы его на чистую воду вывести,он же ворюга, каких свет не видел, и всегда чистеньким оставался! Для наспосадить его – это был вопрос чести! Мы спать забывали, семьи свои неделями невидели, все под него копали, а ты все развалил, кретин! Недоумок! Бездельник!Ты вообще ничего не можешь, только молоденьких секретарш трахать! Думаешь,никто ничего не видит, никто ничего не понимает? Да все понимают, что в этомкабинете тебе цена три копейки, и то как кобелю, а как следователь ты вообщеничего не стоишь.

Родислав резко поднялся из-за стола и сделал шаг понаправлению к оперативнику.

– Слушай, ты все-таки выбирай выражения, думай, чтоговоришь, – произнес он, стараясь унять дрожь в ногах.

– Я что думаю – то и говорю, хватит, мне надоеломолчать и делать вид, что все так и должно быть! И выражения выбирать я несобираюсь, слишком много чести для тебя выслушивать правду в деликатныхвыражениях. Таким, как ты, в приличном обществе руки не подают.

Сердюков сорвался на крик, и Родислав почувствовал, что нанего накатывает «это»: он плохо понимал, что нужно делать и что отвечать, егоначало мутить. Единственное, что он смог, – это попытаться положить рукуна плечо Сердюкова в примирительном жесте, но оперативник, недостаточно хорошознавший миролюбивый характер Родислава, расценил этот жест по-своему – какпопытку схватиться врукопашную. Он резким движением отбросил руку Романова исхватил того за грудки. Они сцепились, Родислав задел локтем графин с водой,который с грохотом ударился об пол и разбился. На грохот из коридора заглянулкакой-то сотрудник, который бросился к ним и разнял. Сердюков еще продолжалчто-то кричать, но Родислав уже плохо понимал, что именно, он изо всех силборолся с подступающей тошнотой.

Через час его вызвал к себе начальник и велел писатьобъяснительную. А через неделю в управлении состоялся суд офицерской чести, накотором рассматривалось дело о драке на рабочем месте, учиненной майоромРомановым и капитаном Сердюковым.

Родислав ходил подавленный и злой. Помимо неприятностей наработе, его преследовал страх, что о случившемся узнает Николай Дмитриевич. Итесть, конечно же, узнал, нашлись доброхоты, которые донесли до него информациюо неблаговидном поведении зятя. Узнал и вызвал Родислава к себе в служебныйкабинет для разговора.

– Я ценю тебя за то, что ты честный человек и имяофицера ничем не замарал, – сказал он сурово. – И как отец я тебяценю за то, что ты Любке хороший муж. Ты ее береги, она одна у меня осталась,Томка теперь мне не дочь, сам знаешь. А вот то, что с работой у тебя не вселадится, – это, конечно, беда. Материалы суда офицерской чести я читал,знаю, что драку не ты затеял, но сам повод для нее тебя не украшает. Тыдействительно допускал ошибки, даже твой начальник этого не отрицает. Ты мнескажи честно, ты свою работу любишь?

Родислав подавленно молчал, он не знал, как и что ответить,чтобы не рассердить тестя. Была бы рядом Люба – она бы точно знала, как себявести, и подсказала бы. Но жены рядом не было.

– Ты сразу не отвечай, подумай хорошенько, –продолжал Головин. – Потому что если ты работу свою любишь и дорожишь ею,то мы подумаем, куда тебя послать поучиться, чтобы ты мог выполнять ее навысоком уровне. Может быть, тебе имеет смысл поехать на курсы повышенияквалификации в Волгоград, в Высшую следственную школу, или в Горьковскую школумилиции, там специализация как раз по линии БХСС. Поучишься, вернешься и будешьработать как следует. А вот если ты работу свою не любишь и хочешь ее сменить,тогда другой разговор. Тогда будем думать, где тебе продолжать службу, чтобы оттебя как от специалиста была максимальная польза.

– Я хотел бы сменить место службы, – выдавилРодислав. – Не получается у меня со следствием, душа к нему не лежит. Я немогу с бумагами, мне бы с людьми общаться, чтобы работа была живая…

– Я понял, – кивнул Николай Дмитриевич. – Нидля кого этого не стал бы делать, но для тебя сделаю, потому что Любка – мояединственная дочь. Ради нее стараюсь. Договорюсь, чтобы тебя взяли в АкадемиюМВД, в Научный центр. Прямо сейчас. Поработаешь с полгодика, книжки почитаешь,а в сентябре будешь поступать в очную адъюнктуру, возраст тебе пока ещепозволяет. Три года будешь учиться в адъюнктуре, напишешь кандидатскую,защитишься, а там посмотрим. С ученой степенью ты сможешь остаться в академиипреподавать, работа живая, с людьми, как ты хотел. Или еще что-нибудь подыщешьсебе, что по душе придется. Ну как, годится?

– Спасибо вам большое, Николай Дмитриевич! –выдохнул Родислав.

О таком он даже мечтать не мог. Вернее, мечтать-то онмечтал, потому что видел тех, кому повезло и работать в академии, и учиться вадъюнктуре, видел, как они довольны, как им интересно, как горят у них глаза,но при этом понимал, что без нажима со стороны тестя никто его, следователяРоманова, туда не направит на учебу и не возьмет на работу. И просить НиколаяДмитриевича бесполезно, ни разу до той поры он своим положением для блага семьине злоупотребил.

Они еще немного поговорили о Любе и внуках, и Головин далпонять, что время для аудиенции закончилось, у начальника главка много дел.

– Ты, наверное, удивлен, – сказал на прощаниеНиколай Дмитриевич, – что я взялся толкать тебя по службе. На меня непохоже, верно?

– В общем, да, – смутился Родислав.

– Это после Томки. Когда дочерей две, то кажется, чтоих много, а когда остается только одна, начинаешь понимать, что она – одна.Последняя отрада. Единственная. Костьми лягу, чтобы у нее все было хорошо, тыменя понял? Тебя, кстати, тоже касается. Если узнаю, что ты с Любкой плохообходишься, что ты ее чем-то обидел, – я тебе не завидую.

– Я понял, Николай Дмитриевич, – улыбнулсяРодислав. – На этот счет вы можете не волноваться.

Через неделю на майора Романова пришел запрос из Научногоцентра Академии МВД, а через месяц он уже ездил на новое место работы.

* * *

– И как прикажешь это понимать? – бушевалКамень. – Это что еще за разговоры про секретарш, c которыми развлекаетсяРодислав? Почему я ничего об этом не слышал? Ты опять халтуришь?

Ворон стоял перед ним понурив голову, как нашкодивший ученикперед строгим учителем.

– Я тебя расстраивать не хотел, ты же за Родиславаболеешь, он тебе как родной стал. Я и подумал, что, может, тебе лучше не знать…ну не злись, а?

– Да как же мне не злиться, когда ты такое важноепропускаешь! Давай рассказывай, какие там секретарши.

– Какие, какие, – пробурчал Ворон. – Обыкновенные.Молоденькие. И из ихнего управления, и из суда, и из адвокатуры. И адвокатессытоже были, так, парочка всего. Ну ты сам подумай, если мужик, которому чуть затридцать, не спит со своей женой, то с кем-то же он спать должен, правда? Я ещетогда, когда тебе говорил, что он с Любой не спит, неладное почуял, но с тобойобсуждать не стал, потому что ты огорчился бы и начал переживать, а я не люблю,когда ты переживаешь, мне тебя жалко очень… Вот.