Маркизу пришлось уехать ни с чем… Как написал Фридриху все тот же Мардефельд, Императрица постаралась утешить беднягу. Его заслуги были оценены – он получил табакерку с ее портретом, осыпанную бриллиантами, и даже русский орден за галантные заслуги. В карете его ждал еще один утешительный дар – восемьдесят бутылок венгерского вина в длинную дорогу…

Но в Париже ему стало казаться, что он все-таки поспешил уехать. Из дипломатической почты и писем Лестока француз узнал, что ничего нового в галантной ситуации в России не произошло – все тот же Разумовский исполнял обязанности «Ночного Императора». И все так же Императрица явно скучала с ним… К тому же маркиз понял одно немаловажное обстоятельство: оказалось, он влюбился в августейшую красавицу. Дичь подстрелила охотника! Как бывает с мужчинами, он понял это весьма запоздало. И решился вернуться…

С самого начала возвращение Шетарди не сулило ничего хорошего. Статус маркиза был не очень понятен действующему французскому послу д’Аллиону. Оба дипломата, выкрикивая «А ты кто такой?!», даже подрались, и следы темпераментной ссоры остались на лице маркиза.

Но главное – Шетарди не мог узнать Елизаветы. За эти два года Императрица совершенно переменилась. И приехавший француз, все время намекавший на свое участие в ее героическом перевороте и на некие иные свои заслуги, был ей попросту неприятен. Бестужев понял: его час настал! Он знал, что Шетарди в ярости! Маркиз оказался в самом глупом положении. Бестужев не сомневался: взбешенный француз наверняка изливает свою ярость в письмах, которые, как установили агенты Бестужева, отсылает в Париж почти ежедневно. В письмах нервный француз наверняка не стесняется в выражениях – они ведь написаны шифром.

Но у Бестужева были великолепные дешифровщики…

Деятельностью русского «Черного Кабинета» руководил Федор (Фридрих) Аш, один из бесчисленных немцев на русской службе. Налаживать перлюстрацию почты иностранных дипломатов Аш начинал уже при Петре.

С тех пор все наши дамы, сидевшие на троне, пользовались его талантом. Причем Аш не только вскрывал письма иностранных послов и всех, кто интересовал правительство. Изучив и скопировав послание, он умел придать вскрытому письму невинный вид. Вновь запечатав, Аш прошивал конверт той же ниткой и скреплял такой же… но поддельной печатью.

При Елизавете всю деятельность Аша курировал сам канцлер Бестужев, которому было поручено «заведывание почтами во всем Государстве». Остались многочисленные донесения Аша Бестужеву о его подвигах.

Прусский посол Мардефельд в бешенстве писал: «Все выходящие из здешней империи письма продолжают вскрывать. Надеюсь, что те, которые в моих письмах нюхают, со временем сами носом в грязь попадут… Я не драчлив и не задорлив, но со временем, удостоверившись, кто этим промышляет, проколю каналью шпагой».

Шетарди был уверен, что сложный шифр французского посольства не по зубам Бестужеву. Но Аш привлек к дешифровке науку. Членом Петербургской Академии наук был знаменитый математик немец Христиан Гольдбах, за щедрое вознаграждение способный взломать любой шифр. И он взломал французский…

Прочтя письма Шетарди, Бестужев пришел в восторг. Остроумец француз с беспощадной язвительностью писал о ленивой Императрице – «простолюдинке, рожденной безродной матерью, управляемой глупцами-министрами, которых так легко подкупить». Как нужны были Бестужеву эти письма! Ведь в это время вице-канцлер Воронцов и, конечно, Лесток пытались склонить Елизавету к союзу с французским двором и покончить с влиянием и политикой Бестужева. Теперь их карта была бита. Канцлер немедля отнес письма маркиза Императрице…

Она прочла. Удар был силен! Взбешенная Елизавета, истинная дочь Петра, захотела тотчас арестовать проклятого француза. С большим трудом Бестужев уговорил ее не делать этого. Она велела в двадцать четыре часа выгнать из страны неблагодарного негодяя.

В тот вечер Шетарди давал ужин. На нем присутствовали его друг, прусский посол Мардефельд, конечно, Лесток и несколько русских вельмож. Оттого в ту ночь маркиз заснул поздно. Однако был разбужен на рассвете…

В 6 утра из комнаты, расположенной рядом с его спальней, послышался шум. Дверь была открыта, и маркиз с ужасом увидел главу Тайной канцелярии Ушакова, нескольких чиновников из Иностранной коллегии и… гвардейский караул!

Секретарь Иностранной коллегии вышел вперед и торжественно вынул из портфеля… тексты писем маркиза. Он показал растерянному Шетарди «преступные и недопустимые выражения о священной особе Ее Императорского Величества». Маркиз побледнел. Он хорошо знал страшные рассказы о Тайной канцелярии, о русской дыбе и кнутобойцах, превращавших спины в кровавое месиво, о палачах, вырывающих языки…

Андрей Иванович Ушаков, столь любезный с ним на балах и во дворце, был теперь мрачен и грозен. Постояв молча, с удовлетворением наблюдая страх маркиза, Ушаков, наконец, сообщил милостивое повеление Императрицы – в двадцать четыре часа покинуть страну. «Это лучшее, что с вами могло теперь случиться, маркиз». Шетарди велели вернуть табакерку с изображением Императрицы.

С этих пор имя маркиза нельзя было упоминать при Елизавете… Впоследствии, когда ее новый любовник, галломан Иван Шувалов, посмел заговорить о заслугах Шетарди во время переворота, она неожиданно грубо прервала любимого: «Что ты болтаешь! Я уважала его, пока он был честным человеком, но он стал шельмой по отношению ко мне! И запомни: я обязана Империей только Богу и своим подданным!»

У многих писем Шетарди был адресат – Лесток. Теперь этот главный двигатель ноябрьского переворота почувствовал охлаждение Императрицы. Он тоже стал ей неприятен, как воспоминание о ее прежнем ничтожестве! Бедный Лесток не знал банальной истины: властители очень не любят тех, кому они обязаны властью. Умный Бестужев давно понял: Елизавета хочет избавиться от докучных свидетелей прошлого.

Как бывает в первые дни после успешного переворота, лейб-компанцы чувствовали себя хозяевами. Они могли зайти в дом любого вельможи и попросить (попробуй не дай!) денег. Могли зайти в лавку и забрать бесплатно понравившиеся товары. Они вели себя, как истинные преторианцы в Древнем Риме – супергвардия в гвардии. Но им всё казалось мало. Разговоры слишком памятливых лейб-гвардейцев уже появились в делах Тайной канцелярии: «…когда желала принять престол Российской, так обольстила как лисица, а ныне-де так ни на кого не хочет смотреть…»

Осторожно начали охлаждать лейб-компанский пыл. Решено было убрать самого главного и самого наглого. В лейб-компании, помимо формального командира, имелся негласный вожак – Петр Грюнштейн, один из отцов переворота. После победы он поверил во вседозволенность и даже захотел сместить неугодного ему командира – князя Трубецкого. Грюнштейн посмел требовать у Алексея Разумовского, чтобы тот убрал князя. Более того, он подрался с родственником фаворита, возвращавшимся после пирушки из дома Разумовского, крепко побил его… Этого делать было не надо.