Казалось, физическая красота должна была защищать Императрицу от ревности к другим красивым женщинам. Но все было наоборот. Красота, вместо того чтобы стать для нее источником радости, стала предметом постоянного беспокойства… Ее великолепная красота сводила с ума не только мужчин, но ее самое. Красавица-Императрица жила в постоянных заботах о своей привлекательности. Как только в Петербург приплывали французские суда, первыми на борт поднимались посланцы Елизаветы. Они сметали все новинки моды раньше других дам Петербурга. Те обязаны были терпеливо ждать, пока посланные Императрицей обирали судно…

Маскарады и балы она сделала рыцарскими турнирами красоты, где первый приз был присужден до соревнования… Она никогда не надевала на бал одно и то же платье дважды. Зато в течение бала два раза меняла туалеты. Становясь старше, грузнее, она сильно потела и начала менять туалеты три раза… После нее во дворце остались пятнадцать тысяч платьев. Прибавьте четыре тысячи платьев, сгоревших во время пожара… А сундуки с тысячами пар туфель, бессчетными чулками и сотнями кусков французских материй, которые она скупила только для того, чтобы ими не воспользовались другие дамы!

Она все время изобретала новые способы продемонстрировать свою красоту. Если на первых порах это был водопад новых и самых модных платьев, то вскоре она ввела в действие еще одно воистину непревзойденное оружие – свои стройные и очень длинные ноги. Но как явить их миру, если они находились в тюрьме из кринолинов и юбок до полу? Придумала!

Она повелела всем дамам прийти на очередной маскарад в мужских платьях, а мужчинам – в женских. Двор преобразился. Она царила над пухленькими низкорослыми кавалерами, в которых тотчас превратились ее фрейлины… Дамы сгорали со стыда в мужских костюмах, обнаруживших их толстые короткие ноги. А она была восхитительна! Как писал австрийский посол Ботта, она появлялась в костюмах всех стран мира – то длинноногий гвардеец, то стройный морячок в коротких брючках, опять же с восхитительными ногами, то неаполитанский рыбак, то казацкий гетман…

Умненькая жена наследника Екатерина тотчас поспешила к Елизавете с желанным комплиментом: «Как хорошо, Ваше Величество, что вы не мужчина! Иначе все придворные дамы сошли бы с ума!» «Но тогда, – галантно ответила достойная ученица французского танцмейстера, – я предпочла бы всем вас, принцесса…»

Во время этих маскарадов переодетые в женское кавалеры не отставали в нелепости от переодетых в мужское дам. Придворные мужчины потели, задыхались в женских платьях, увешанных драгоценностями. Часто во время танца, запутавшись в юбках, подставляли ножку своим дамам, и пара падала под веселый милостивый хохот Императрицы. В чем-то эти маскарады были идейным развлечением. Как когда-то ее отец, устраивая заседания Всепьянейшего Собора, не только давал волю разгулу, но и издевался над всемогущей Церковью, так и она, заставив мужчин нелепо плясать в женском платье, весьма прозрачно намекнула на перемену ролей в обществе – на победу в ее лице женской эмансипации, которую затеял в России ее отец.

Все верноподданные модницы знали неписаный, строжайший закон маскарадов и балов: никто не смеет соревноваться с нею на этих галантнейших турнирах красоты. Никто не должен носить новомодное платье или прическу, пока она носит этот туалет и эту прическу…

Но нашлась при дворе героиня, которая, в отличие от холопствующих придворных – женщин и мужчин – посмела наплевать на запреты. Это была княгиня Наталья Лопухина – главная соперница Елизаветы в красоте в их молодые годы. Княгиня – родственница первой жены Петра Великого, Евдокии, которую Царь отправил в монастырь и место которой на троне заняла мать Елизаветы. В молодые годы княгиня Лопухина обожала выведать, в каком наряде хочет появиться Лизка, чтобы, заказав такой же, сразиться с ней красотой. И часто – победить…

И теперь, когда Елизавета стала Императрицей, княгиня Наталья Лопухина посмела повторить молодые забавы. В свои чуть за сорок она все еще была ослепительно хороша. В тот вечер на балу в прическе Императрицы горела алая роза. И Наталья Лопухина посмела явиться на бал с такой же розой в волосах. Это был вызов на битву. Но сражение продолжалось недолго. Елизавета потребовала ножницы и, подозвав дерзкую, срезала ножницами преступный цветок вместе с большой прядью волос. После чего закатила княгине две звонкие пощечины. Рука у Нимфы была тяжелая – недаром битые фрейлины называли ее «Хлоп-бабой». После мощных ударов Императрицы Лопухина рухнула на паркет, а Елизавета как ни в чем не бывало отправилась танцевать. Когда ей сказали, что несчастная Лопухина лишилась чувств и все еще лежит на паркете, она пожала плечами: «Ништо ей, дуре!» И продолжила танцевать.

Что ж, это было семейное. Отец ножницами стриг бороды бояр, а она – прическу боярыни. Зато дубинкой, как отец, проштрафившихся дам все-таки не била. Так что прогресс был налицо.

Но, как и отец, обид она не забывала. Теперь Лопухина была у Елизаветы на примете. Через несколько лет ее причислят к лжезаговору и осудят на смертную казнь, которую августейшая соперница в красоте милостиво заменит на наказание кнутом, урезание языка и вечную ссылку в Сибирь.

Во время экзекуции вместе с Натальей Лопухиной на эшафоте стояла еще одна обвиненная – родная сестра сосланного вице-канцлера Головкина, вдова знаменитого петровского генерал-прокурора Ягужинского, жена родного брата нынешнего канцлера – Анна Бестужева.

Анна Бестужева повела себя умно. Зная, что взятки у нас берут даже на эшафоте, ловко сунула палачу золотой крестик, осыпанный бриллиантами. И умелый палач только сделал вид, что хлестал ее плетью. Его нож едва коснулся ее языка. Но гордая Лопухина посмела сопротивляться. Когда палач обнажил ее тело, она укусила его. Палач беспощадно исхлестал красавицу и, сдавив горло, вырвал язык! Ее отправили в Сибирь, откуда княгиня вернется только через двадцать лет, уже при Петре Третьем, жалкой мычащей старухой.

Заговоры и ночные перевороты, печальные пробуждения свергнутых владык, камеры в крепости мерещились Елизавете в течение всего ее долгого царствования. Она никак не могла забыть ночных арестов. Как разбудили гвардейцы Бирона и, еще вчера всемогущего, в ночной сорочке, беспомощного, избитого прикладами, увезли в крепость. Никогда не забывала Елизавета свое «Сестрица, пора вставать!». И пробуждение несчастной Анны, ее оторопь, безумный взгляд, мольбу о сыне! От этого кошмара ее и должны были защитить ночные маскарады с караулом гвардейцев вокруг и внутри дворца, всю ночь охранявшим пляшущих.

В этом и крылась тайна ее любви к ночным развлечениям.

Но кроме гвардейцев ее должен был защитить Господь. Он видел, как истово она молится, как не пропускает ни одного богослужения, как исполняет клятву – ни одного смертного приговора в ее царствование! Она очень старалась задобрить Бога. Отправлялась на бал только после вечерней службы. Протанцевав всю ночь, прямо с бала шла к заутрене, ловко соединив любимую танцевальную залу с церковью…