Я боялась дышать. В горле полностью пересохло, и даже малейшее шевеление могло спровоцировать, что этот маньяк прирежет меня одним движением. В памяти всплыла картина с убитой девушкой, которую я нашла возле клуба.

Это ведь Томас, наверняка он. Почему-то тогда на него никто даже не подумал.

Скальпель, а я догадалась, что именно им водил по мне администратор клуба, добрался до шеи, провел вниз вдоль бьющихся артерий до ключицы, до ворота рубашки, а затем срезал верхнюю пуговицу, потом следующую…

– Всегда было любопытно, как выглядят импланты, но до твоего сердца я доберусь позже. Вначале мне интересно, ты уже успела залететь от инкуба, подстилка? Я думал, ты не такая, а ведь как и все, купилась на его бабло.

Еще одна пуговица со звоном упала на пол.

Память услужливо подбрасывала образы жестоко изрезанной девушки-балетницы, и я понимала – все то же самое со мной повторят.

Желание жить во мне было слишком сильно. И вопреки логике я все же забилась в сковывающих ремнях, словно бабочка, понимая, что лучше порву себе жилы, но просто так не сдамся. Пусть мой мозг сойдет с ума, превратит уже хоть что-нибудь вокруг в артефакт, который способен меня спасти.

– Да-да, дергайся. Так даже веселее, – насмехался Томас. – Ты хоть сопротивляешься, а остальные нет. Кстати, это были сучки-иллюзорницы… сразу лезли целоваться, хотели утопить меня в своем грехе. Думали, их это спасет, вот только срать мне на их магию. Такие, как они, не должны населять землю. Суккубы, инкубы – они подчинили общество, забрали власть у церкви и Бога.

Если бы у меня была возможность, я бы кричала о том, что он сам грешник-убийца, если делал все это с девушками, но, похоже, в голове Томаса все было беспросветно глухо.

– Раньше таких, как они, насиловали, лишали сил, а после отдавали на потеху толпе или сжигали, – фанатично воспевал он, а я уже ощущала, как скальпель распорол верх джинс, и теперь Томас стаскивает их. – Но ты уже и так легла под выродка одного из них. Тебя даже брать после этого противно. Я сделаю мир чище, если избавлюсь от тебя. Тот инкуб явно был к тебе привязан, насколько я успел понять. Представляешь, я даже не знал о нем раньше, слишком тщательно скрывался, а тут выполз на свет божий, и я догадался, кто он. Подумать только, настоящий сын самого Роберта Сакса!

Томас продолжал дальше рассуждать об инкубах, но меня это уже мало волновало. Моим единственным желанием было избавиться от его рук на своем теле.

Религиозный фанатик, убивающий суккубов, увидевший меня в клинике с Гербертом и сделавший из этого какие-то свои выводы.

Настоящий монстр, живущий у всех под носом…

– Отойди от нее! – Чужеродный голос разрезал пространство вокруг эхом, заставив Томаса надо мной застыть, а скальпель в его руках дернуться, оставляя на моем животе длинную царапину. – Десять шагов назад!

Холод металла исчез с кожи, а в следующий миг действительно прозвучали шаги. Удаляющиеся. Ровно десять…

– А теперь стой где стоишь до приезда полиции. Если дернешься, заставлю всадить скальпель себе в печень.

Из-за гулко стучащей в ушах крови я только сейчас поняла, чей голос приказывал Томасу. Герберт был здесь.

Мне хотелось рвануть к нему, но я все еще не могла даже пошевелиться.

Когда же чьи-то руки начали освобождать меня, я буквально рвалась им навстречу. Хотелось шептать слова благодарности, прижаться к мужчине, почувствовать наконец себя в безопасности рядом с ним.

Но стоило повязке с моих глаз исчезнуть, как свет резанул по зрачкам, и я увидела Картера, который хлопотал надо мной, избавляя от последних из ремней.

– Адам? – Челюсти сводило после вытащенного кляпа, поэтому имя помощника было произнесено через боль. – А где?..

Имя Сакса я так и не произнесла. Картер все понял и без слов, кивнув куда-то в сторону, где, заложив руки за спину, стоял Герберт.

Он без особого интереса оглядывал помещение, которое оказалось полупустым ангаром, и взгляд мужчины был пустым, не выражающим ровно ничего, кроме равнодушия.

Я сразу поняла, в чем дело.

Только так можно было объяснить, почему Томас стоял в стороне, подобно истукану, и не мог пошевелиться.

Меня спас не Герберт-человек, за мной явился Герберт-инкуб.

– Он сделал это ради тебя, – произнес Картер, помогая мне встать.

По затекшим рукам и ногам тут же белым шумом побежал миллион мурашек. Если бы не плечо Картера, я не смогла бы самостоятельно идти к Герберту, но, упорно превозмогая боль, делала шаг за шагом.

– Тебе нельзя снимать запонку, – сквозь слезы вздохнула я. – Ты убиваешь себя своим даром. Он выжигает твой мозг. Нужно ее вернуть.

Инкуб лениво повернул голову в мою сторону и, даже не трудясь моргнуть, ответил:

– Какая разница? Днем раньше или днем позже. Смерть неотвратима.

– Ты ведь не хотел умирать таким. – В моей памяти были живы слова, которые Гер произносил в больнице. Он хотел еще так много успеть… – Где ты оставил запонку? Ты должен одеть ее обратно.

– Не должен, – отсек Герберт. – Это мое здравое и выверенное решение, продиктованное не глупыми чувствами, а сугубо логикой. Все, что должен, я уже сделал – спас тебя, потому что полиция слишком неповоротлива.

В этот миг, словно подтверждая его слова, в ангар ворвались люди в форме. Да, пожалуй, они действительно не успели бы, и к этому моменту я бы уже лежала со вспоротым брюхом.

– Картер, – приказал Сакс. – Отвези Виолу в особняк. Я сам улажу все формальности по поводу ее невыезда за пределы города. Думаю, следствию понадобится моя помощь по вытаскиванию признаний из этого человека, и они охотно пойдут на бартер.

Он не вернулся тем вечером, так же как и не вернулся следующим утром.

Мне оставалось лишь сидеть в огромном особняке, словно на привязи, потому что охранным системам дома запретили выпускать меня за периметр, чтобы не влипла куда-нибудь еще.

Из рассказа Картера я выяснила, что о моем исчезновении узнали фактически сразу. Все же не зря в моей квартире и на улице устанавливали камеры, да и имплантированный когда-то в бедро маячок оказался очень кстати.

Мое местоположение определили за считанные минуты. И Сакс ни секунды не сомневался, оставляя в палате запонку, что ради моего спасения он должен пожертвовать несколькими днями и без того короткой жизни.

Я же все ногти сгрызла, понимая, что возвращать обратно Герберта-человека Герберт-инкуб не собирается.

Последнее, о чем я сейчас думала, была гордость, потому обрывала Саксу визофон, но он не поднимал – просто игнорируя мое существование. Мне же хотелось убедить его не тратить глупо последние дни жизни.

Хотя это для меня «глупо», а инкуб видел во всем рациональность.