Холлингсворт входит, покупает кофе, ставит его на столик, удаляется. Неизвестно откуда взявшаяся старуха моментально хватает чашку и начинает пить кофе. Заметив приближающуюся мисс Ло, она быстро скрывается с сеткой, где лежат какие-то газетные свертки. Была ли при ней сетка, когда она пришла, неясно.

Барнаби нашел три возможных объяснения этому эпизоду. Старуха — самая настоящая бродяжка, которая поджидала случая чего-нибудь съесть или выпить. Либо старуха — нищенка, которой заплатили, чтобы она зашла в кафе, взяла сетку и отнесла тому, кто ее нанял. И наконец, она непосредственный участник похищения Симоны Холлингсворт, явившийся за выкупом.

Последний вариант казался Барнаби самым маловероятным. Он больше склонялся ко второму. Но зачем, спрашивается, вообще понадобился посредник? Наиболее логичная причина — она заменяла кого-то, кто мог быть узнан, — представлялась далеко не единственной. Возможно, тот человек хотел обеспечить себе алиби, держась подальше от места передачи выкупа.

Чем дольше Барнаби размышлял, тем крепче становилась его уверенность, что старая ворона — ключ ко всему делу. Отыскав ее, можно — чем черт не шутит? — получить описание человека, который им нужен. Что ж, скрестим пальцы на удачу…

Он вскрыл следующий конверт и извлек оттуда рапорт Перро насчет положения выключателя в гараже. Рапорт сопровождался парой снимков. Барнаби не знал, посмеяться ему или выкинуть к чертям бумажки, а вместе с ними — пунктуального зануду. От констебля всего-то требовалось написать пару слов: была или не была выключена галогеновая лампа.

Переключатель и окружающие его предметы Перро снял в двух ракурсах. Эстетически они были равноценны: и на первом, и на втором газонокосилка и садовое оборудование, по мнению Барнаби, выглядели одинаково. Самое интересное, можно сказать — поразительное, заключалось в том, что галогеновая лампа, которая, по словам Реджа Брокли, автоматически загоралась при подъезде машины к гаражу, была выключена!

Барнаби замер, разгоряченный этой крохой информации сильнее, чем летним солнцем, лучи которого проникали в дежурку сквозь щелки пластиковых жалюзи.

Если лампу выключил не Холлингсворт, значит, это сделал кто-то другой! Тот, кому требовалось незаметно выскользнуть из коттеджа «Соловушки». И следовательно, кроме Холлингсворта, в доме был еще один человек, несмотря на все уверения супругов Брокли, будто никто туда не входил и никто оттуда не выходил.

Барнаби огляделся в поисках Троя и хоть не без труда, но высмотрел его в дальнем конце комнаты среди хлопотливой толчеи входящих и выходящих людей. Старший инспектор поднялся, собираясь подозвать сержанта.

Между тем Трой, не подозревавший, что за ним наблюдает начальник, собирался приступить к самому приятному из всех возможных занятий — завести беседу с предметом вожделения всей мужской части участка, сержантом Одри Брирли.

— Чтоб мне провалиться! — начал он, пристраиваясь на краешек ее стола. — Вот настоящий коп-трудяга.

Одри сердито свела к переносице красивые брови и отодвинула от него подальше кружку с надписью: «Я ♥ Нью-Йорк».

— Иногда мне кажется, — продолжил Трой, пожирая глазами безупречный профиль, — что ты не осознаёшь, как я одинок.

— И кто в этом виноват?

— Не понял?

— Если бы ты не был таким…

— Каким «таким»? — Трой был неподдельно заинтригован. Он и вправду не находил логического объяснения тому, что она его постоянно отвергает. Да, у него есть недостатки, но такого греха, как несовершенство, он за собой не числил.

Одри, сердитая оттого, что поддалась на провокацию и позволила втянуть себя в личный разговор, решила быть откровенной до конца:

— Я просто считаю, что тебе жилось бы гораздо легче, не будь ты таким зловредным.

Трой сморгнул от удивления. Самому ему ничего подобного не приходило в голову. Он, скорее, придерживался обратного принципа: жизнь, если ее время от времени не пинать, пройдется по тебе коваными сапогами. Жесткий пинок ставит человека на место, прежде чем он прижмет к стене тебя самого.

В памяти возникла картина из детства: малыш, гуляющий с отцом (трезвым, в виде исключения), забирается на качели в парке. Подходит мальчик постарше и хватается за цепь. Не проявляет враждебности, просто хочет поиграть. Отец велит малышу оттолкнуть того, кто им мешает. Малыш плачет. Тогда отец берет ручку сына, наносит удар, и непрошеный помощник падает… Трой подумал, что это, наверное, был первый случай, когда он насладился местью.

— О чем это я говорил, Од?

— О своем одиночестве, Гэв.

— Ах да. Беда в том, — тут в голосе Троя сгустилась печаль, потемнели, расширившись, зрачки, — беда в том, что жена меня не понимает.

— Брось! Спорим, она тебя понимает, дорогуша. Спорим, она понимает тебя и сыта этим пониманием по горло.

— Иногда мне думается, что я…

— Господи, что бы говорили мужчины, если бы вдруг из оборота исчезло слово «я»?

— Ты это о чем?

— Да о том, что все вы лишились бы дара речи.

— Бог мой, коллега, — Трой соскользнул на пол, — тебе трудно угодить.

— На твоем месте я бы и не пыталась.

— Тысячи других были бы только рады.

— Тысячи других балдеют от телевизионных хохмачей.

Трой замешкался с ответом. Что это, насмешка? Или неожиданно щедрый комплимент?

— Спроси у кого-нибудь из взрослых, малыш. Они тебе все объяснят, — снисходительно посоветовала Одри и наполовину развернулась в своем вращающемся кресле. — А что это там за рык, не знаешь?

Трой, который уловил затылком вибрации негодующего рева, но не дал себе труда определить источник, чуть не подпрыгнул и поспешил к столу своего «старикана».

— Я здесь, сэр.

— Тебе что, нечем больше заняться?

— Развивал товарищеские отношения с коллегами. Разве не этого ждут от нас наверху? На городских улицах, в сельских районах…

— Ты что, за дурака меня держишь?

— Никак нет, сэр!

— Мне срочно требуется что-нибудь жидкое и холодное из автомата. — Барнаби полез в карман, побренчал мелочью, выловил фунтовую монету и вручил ее Трою со словами: — Давай шевелись, парень!

— «Танго»?

— Нет уж, спасибо. Вы не в моем вкусе.

Трою редко удавалось удержаться от смеха, когда шеф изволил шутить. Барнаби острил редко, но метко. Сейчас, однако, сержант не без злорадства поджал губы, стойко сохраняя серьезную мину.

— Возьми две! — крикнул ему вдогонку Барнаби. — Я праздную!

— Что отмечаете? — спросил Трой, когда вернулся.

— Совершенно потрясающее… — начал Барнаби, выписывая круги на столешнице банками «фанты» с лимоном и лаймом, но был прерван: