– Почему ты мне раньше об этом не сказала?

Единственным способом скрыть замешательство было пойти в атаку.

– Я сказала бы тебе, если… Но, Дэвид, разве того, что я тебе тогда сказала, было недостаточно? Ты так и не понял, что между нами не так? Мне было страшно тебе об этом говорить, я не находила подходящего момента. Именно для этого я и приехала в Лос-Анджелес. Но, когда я вошла в твой кабинет, у меня было впечатление, что у тебя своя тайная жизнь. И что на самом деле я тебя совсем не знаю…

– Тебе не кажется, что ты немного преувеличиваешь? И все это из-за нескольких валяющихся старых бумаг!

– Нескольких старых бумаг! Если бы ты себя видел в тот день, когда поделился со мной своими открытиями! Ты расследуешь исчезновение своей матери, которую не знал и мысль о которой преследует тебя всю жизнь. Вот только не пытайся меня убедить, что причина в обычной работе, над которой ты часами сидишь у себя в кабинете!

– Меня заставили броситься в это расследование обстоятельства, я ничего такого и не хотел.

– Может быть, но сейчас ты живешь пленником прошлого. А для меня важнее всего будущее: мне необходимо кое-что построить, и решать тебе, если ты хочешь быть частью этого проекта.

Мне так и не удалось поверить, что Эбби беременна. Без сомнения, мне следовало бы прокрутить перед своим внутренним взором картины материнства, новорожденного, пеленки-распашонки, первые шаги, но все это оставалось в моем сознании абстрактными понятиями. Я был отцом этого ребенка и не испытывал ничего, кроме ужасной тревоги, вдвое усиленной ощущением, что земля уходит у меня из-под ног.

– Ну, значит, у нас будет малыш…

Мне требовалось высказать эту мысль вслух, без какой-то определенной цели. Эбби вздохнула, прислонившись к спинке своего кресла.

– Малыш не спасает пару, Дэвид. Ради того, чтобы у нее было будущее, его не производят на свет.

– Что же ты хочешь, чтобы я тебе сказал?

– Я знаю, что это должно быть для тебя сложно. У тебя не было родителей, твоя мать практически не знала твоего отца…

– Очень прошу, не нужно об этом! Ты явно думаешь, что жизнь настолько схематична, я что буду обречен воспроизвести незыблемую семейную схему? И, по-твоему, я никогда не смог бы стать хорошим отцом, потому что у семьи Бадина их нет?

– Я тебе совсем не это сказала: но согласись, что нынешняя ситуация ничего не улаживает. Вот почему я тебе тогда ничего не смогла сказать. Из-за твоего прошлого у тебя нет мира в душе… а я не могу соперничать с мертвой.

Она закусила губы.

– Извини, я не должна была этого говорить, это оскорбительно.

Сознавая, что мы вступили на скользкую почву, я предпочел не отвечать на ее неловкость.

– И что же мы будем делать?

– Я абсолютно уверена, что хочу сохранить этого ребенка. Но не надо, чтобы ты принимал поспешное решение. Я хочу дать тебе время поразмышлять… о нас, об этом ребенке. Каким бы ни было твое решение, я приму его.

– Но о чем ты говоришь? Ты что, можешь себе представить, что я сделаю вид, будто это меня не касается? Что я мог бы не признать этого малыша?

– Мне не хотелось бы, чтобы ты действовал лишь из чувства долга или чтобы успокоить свою совесть. Наведи порядок в своей жизни, Дэвид, и, когда ты почувствуешь, что готов, мы с тобой снова поговорим.

К моему большому изумлению, она встала.

– Что ты делаешь? Мы еще не поужинали!

– Мне не стоило резервировать столик, это было глупо с моей стороны. Нет смысла целый час оставаться с глазу на глаз и делать вид – или, еще хуже, говорить такое, о чем потом пожалеем.

– И это ты упрекала меня, что я избегаю любых серьезных разговоров! Ты не можешь сейчас вот так взять и уйти.

– Ты знаешь, что я права.

– Может быть, как раз это и есть наша проблема: ты всегда права, и я всякий раз чувствую себя виноватым.

Она открыла рот, но передумала говорить, удовольствовавшись обычным «до скорого». Затем, одарив меня поцелуем в щеку, она пересекла зал ресторана.

* * *

В одну из старых картонных коробок, где были сложены вещи моей матери, я убрал все, что касалось моего расследования: фотографии, газетные статьи, досье из расследования ФБР, записи Хэтэуэя. Заклеив ее скотчем, я написал сверху черным фломастером: Элизабет. Должно быть, когда-то давно полицейские департамента Лос-Анджелеса сделали то же самое и оставили досье в полицейских архивах. Нераскрытое дело.

У меня было такое чувство, что я дошел до конца дороги, которая никуда меня не привела. Хуже того: я не видел, каким образом снова начать жить своей жизнью так, будто всего этого не было. Я снова подумал о своем нью-йоркском ужине с Кроуфордом, о поездке к Уоллесу Харрису в Беркшир, о первой встрече к Хэтэуэем: столько событий, давших мне видимость нового старта. Итог оказался плачевным: у меня не было ни малейшей идеи, что произойдет с Эбби в ближайшем будущем и – если уж быть до конца откровенным – мне так не хотелось об этом думать. Это расследование завело меня в тупик, и в профессиональном плане меня больше не существовало. «Никто тебя не знает, когда ты не у дел…»[92]

Я поставил коробку в угол своего кабинета, чтобы потом убрать ее в гараж. Более-менее навел порядок в комнате, заставив исчезнуть последние следы вторжения таинственного незнакомца. Под конец я снял с двери увеличенную фотографию.

– Прости меня, – прошептал я, посмотрев на нее в последний раз.

* * *

Мой мобильник зажужжал на кухонном столе, будто крупное насекомое, когда я находился в процессе опустошения гигантского ведра ванильно-шоколадного мороженого с миндалем, срок годности которого, судя по всему, давно прошел. Звонил Хэтэуэй. У меня не было ни малейшего желания отвечать ему. Он не оставил послания, а телефон продолжал вибрировать. В конце концов мне это надоело, и я с третьей попытки принял вызов.

– Бадина, вы у себя? Почему не отвечаете, черт подери?

– Хм… Я принимаю смертельную дозу сахара.

– Что еще за глупости? Вы будто не в себе. Только не говорите мне, что вы под кайфом!

– Что вы хотите, Хэтэуэй?

– Вы должны, не теряя ни минуты, прогуляться в интернет.

– Чего ради?

– Сами сейчас увидите. Вбейте свое имя в поиске по новостям. После перезвоните мне.

Сказав это, он оборвал разговор на полуслове.

Заинтригованный, я прошел в гостиную и включил компьютер. Как сказал мне детектив, я забил свое имя в строчку поисковика. Первым же результатом была статья из «Нью-Йорк таймс», помещенная два часа назад: «Сценарист расследует пропажу своей матери, актрисы Элизабет Бадина, и ставит под сомнение выводы ФБР».