Это письмо расстроило и лишило меня сил. Голова болела, будто ее сжимали клещами. Было уже пять вечера, я даже не заметил, как прошло время. Долгое время я считал, что потерять ощущение реальности можно, лишь когда что-то пишешь. Должно быть, добрую четверть часа я просидел, погрузившись в свое кресло, не способный ни на одну связную мысль. Выйти из оцепенения заставил меня звук мотоцикла Антонио перед домом. Я понял, что мне просто необходимо срочно выйти на свежий воздух.

На крыльце я зажег сигарету – Хэтэуэй благородно оставил мне свою пачку. Когда несколькими минутами позже я подошел к парню, тот уже устроился за компьютером в глубине гаража.

– Привет, Антонио.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Мама уже ушла?

– Да. На самом деле я работал в кабинете и этого даже не слышал. Что ты делаешь?

– О, я занялся бизнесом…

– Ты серьезно? И какого рода бизнес?

– Такого, чтобы добыть себе немного денег. Я обрабатываю для заказчиков старые фотографии: светотени, контрасты, оттенки, цветовая гамма, коллажи… Сегодня, имея в распоряжении хороший графический редактор, можно делать настоящие шедевры.

– Покажешь мне?

– Конечно.

Антонио проворно застучал по клавиатуре и открыл окно. Слева черно-белая фотография, очевидно со свадебной съемки; оригинал был порван в нескольких местах, и к тому же снимок был недостаточно контрастным. Справа отретушированная фотография, она казалась нетронутой и сделанной только накануне.

– Невероятно! Как ты это делаешь?

– О, это не такая уж тайна за семью печатями, в основном трудится машина. Самое трудное – заменять недостающие части. Видите, на лице этого мужчины? К счастью, надорвано не так сильно. Иногда я, конечно, не могу ничего сделать, все-таки и у чудес техники есть свой предел возможностей.

Мой взгляд задержался внизу отретушированной фотографии, на самой кромке. В голове у меня зародилась еще смутная мысль.

– Скажи мне, Антонио, ретушь, которую ты делаешь, действует только для фотографий?

– Что вы хотите сказать?

Я указал пальцем на экран.

– Смотри, вот, штамп фотографа и надпись от руки «май 1919 г.» – здесь они хорошо видны, а на оригинале были едва различимы.

– А, это… на самом деле компьютеру без разницы, что фотография, что нет. Все, что есть в исходнике, можно вытащить, если как следует за это возьмешься. Мне случалось реставрировать почтовые открытки с текстом внизу. Знаете, это почти как писать секретное послание лимонным соком и проявлять его, нагревая бумагу. Я делал такое, когда был мальчишкой. Когда я брал в руки спички, мама всегда опасалась, что я устрою пожар.

Я неподвижно замер перед ним, потерявшись в своих мыслях.

– Дэвид, с вами все хорошо?

– Подождешь меня пять минут? Я хотел бы тебе кое-что показать.

Я торопливо вернулся в кабинет и взял черновик письма. Вернувшись в гараж, я протянул его Антонио.

– Что это?

– Письмо, которое было написано сорок лет назад.

– Вашей матерью?

– Да. Коробка, где оно хранилось, немного подмокла. Видишь, мало того что некоторые слова расплылись, так еще и весь низ письма полностью стерся.

– Дайте угадаю: вы хотели бы, чтобы я обработал это письмо теми же инструментами, что и фотографии?

– Это возможно?

Он внимательно посмотрел на письмо, помахал им, разглядывая на свет.

– Я знаю, что полицейские пользуются ультрафиолетовым светом, чтобы заставить проявиться то, что не видно невооруженным глазом…

– Об этом забудь, у меня под рукой нет лаборатории полицейских криминалистов. Я хочу знать, можешь ли ты что-то сделать теми средствами, какими располагаешь.

Несколько секунд он размышлял.

– Я мог бы отсканировать с очень большим разрешением, а затем поиграть с уровнями освещенности. Судя по всему, чернила, которые стекли, не появятся заново, но, если писали с достаточно сильным нажимом, это вполне достижимо.

– Ну что, Антонио, ты только что заполучил нового клиента.

– Нет, не клиента. Вы же не думаете, что я потребую с вас деньги после всего, что вы сделали для меня?

– Это единственное условие, с которым я доверяю тебе это письмо. И я не хочу никаких уступок.

– Хорошо, пусть будет по-вашему.

Антонио торопливо прочел письмо.

– Скажите, оно адресовано вашему отцу, верно?

– Сейчас я об этом ничего не знаю. Вот для того, чтобы открыть эту тайну, мне и требуется твоя помощь.

* * *

В кабинете я в десятый или двадцатый раз просмотрел требование допроса, адресованное ФБР. «Очень вероятный подозреваемый в связи с пропажей без вести вышеуказанного объекта»… Кто это был? Любовник моей матери? Мой отец? Ее убийца? Если все трое в одном лице, ситуация могла стать и вовсе чудовищной…

Я вынул из ящика стола сценарий Катберта, но не стал его открывать. Чего ради и дальше лгать самому себе? Я уже давно знал, что с тоскливой подработкой «скрипт-доктора» покончено и что я никогда не закончу эту работу, на которую меня подрядили. Я больше не имел права водить Катберта за нос. Он мой друг. И, так же как и Эбби, я его предал.

– Ты сейчас в Лос-Анджелесе? – спросил он, едва приняв вызов.

– Да.

– А я во Флориде.

– Один?

– А что мне одному делать во Флориде? На вечеринке по случаю дня рождения я встретил девушку. Ее зовут Жизель, и она работает на издательство «Харпер Коллинз». Ты как-то с ней разговаривал.

– Извини, не помню.

Я замолчал. Как обычно, мне не хватало смелости.

– Незачем увиливать, Дэвид, я знаю, почему ты звонишь. Ты не закончишь сценарий, ведь так? Если предположить, что ты уже начал работать над…

– Нет, я его не закончу! Это выше моих сил.

– Так и думал! Я же чувствовал, что в последнее время ты какой-то сам не свой. И это я виноват.

– Виноват в чем?

– У тебя талант, и вот уже сколько лет я уговариваю тебя выполнять эту дерьмовую подработку! Мне следовало бы раньше это понять. Ты заслуживаешь гораздо лучшего.

– Я думал, ты сейчас устроишь мне скандал!

– Зачем же, сейчас найдем решение. Мне не впервой вешать лапшу на уши. На студию недавно приняли двух других типов, а из-за такой ерунды Земля не перестанет крутиться. В конце концов, этот фильм не «Гражданин Кейн»[91].