(безо всяких форм) был один: пошли вон! Зверь повторил приказ Яны; но – обращаясь ко всем смертным: людей тотчас разметало. Как будто явился ветер и взял их; и всех шестерых человечков подхватило и унесло, и швырнуло о далекие звезды; но – после тотчас вернуло и шмякнуло оземь.

Причём – совершенно насмерть; причём – всех шестерых. Причём – в самый последний миг закричала женщина. Почти по человечески. То есть – как раненая птица; но – не уберегла никого (и не могла женщина никого уберечь); но – Стаса, уже почти разбитого вдребезги, вдруг легко (словно чахлое деревце) вывернуло из асфальта.

В который он уже почти влип. От которого его и отнесло чуть прочь; но – не полностью подхватил его женский крик. Разве что – удержал у самой глотки ада.

Потом – удержал ещё раньше: в колыбели; потом – ещё раньше: в женском лоне; так что – не разбился окончательно сумрачный Стас, не покатился в пыли теплыми каплями, как все остальные убитые; но – он всего лишь умер.

Страшно? Ступай в сторону страха! Помни: смерть – тот учитель, обучению которого невозможно противиться.

Вопрос лишь в том, возьмёт ли сама эта Прекрасная Дама-смерть (помним девочку-смерть подле Ильи) тебя в ученики (или – ты сам напросишься); а даже если и не возьмёт, то и таким быть возможно бессмертию.

Зверобог ухмыльнулся – как-то очень особенно: не оскалив душу (как зубы) – лишь губами оскалился; ухмыляются так лишь от мук наслаждения.

– Давно мы не виделись, – проблеял глумливо и сладко; проблеял – глумлением скрывая тоску (по гармонии); но – была в этом блеянии и звериная власть Хаоса. А ещё он (на всю вселенную) прокричал:

– Вижу: у нас все по прежнему! Вижу: какой-никакой человечек опять при тебе! Ты бессмертно и неуязвимо живешь среди них; но – сколь нелепы и слепы они, столь непрочные люди? Как же ты к ним бесчисленна и беспощадна.

Очевидно, он потщился её уязвить; но – сейчас (даже) на мертвого Стаса Шамхат не смотрела: Блудница смотрела «над» Стасом (вспомним: кто сверху, кто снизу).

– Ты явился за ним?

Ей ответило древнее (изначальное) эхо:

– Не за ним… Не за ним! – возлетев, отразился этот ответ (как и вопрос до него) от свода небес, и вернулся к ней – беззаконной, зла и добра не ведающей.

Но была у неё (своя, вне зла и добра) воля к власти – оттого мертвому Стасу предстояло-таки вернуться из мёртвых: оттуда, где смерть окружала живых, словно купол огромной пещеры, готически испещрённый проёмами: в каждой впадине – лик человеческий, прошлый и будущий.

Там всё – персонификация личности; но – нет её экзи’станса: богов или демонов (из людей происшедших).

А ведь люди, лишённые таких понятных вершин, начинают понимать своё бытие как преисподнюю; вернуть Стаса из одной (без экзи’станса) преисподней в другую (где бесы начинают присутствовать) – цена такому возвращению была соразмерно непомерной.

– Не за ним, – повторила вослед за эхом Шамхат; и заплакала она – словно пала Стенающая звезда с небосклона; но – явилась слезинка и сразу иссякла; явилась другая слезинка – и сразу иссякла: не хотели даже слёзы взирать на то, чему быть предстояло.

Зверь стоял перед ней – в паху его клубились бездны; тьма стала над ними и закружилась – как крыла, задевающие своды; этот Зверь – как само естество: он не умел ошибаться.

Это значит: Стасу Лилит солгала – не солгав (зато – обрекая): он – не Первый Мужчина, а всего лишь псевдо-Адам; потому Зверь проблеял:

– Не о нём ли ты плачешь; зачем? Захоти возвратить – и вернёшь; пусть он смерть принял (даже) от меня, ты – при твоей воле к власти, снова его обретёшь; но – известна тебе и пословица: бойтесь желаний своих, они осуществляются.

Далее Зверь произнёс – уже молча:

– Впрочем, путь твой – в сторону страха.

Она услышала; она тоже (не вслух) солгала:

– Зачем мне ещё один маленький божик? – притворилась она прагматичной, как глупая смертная. – Сколь бы сроки не отодвигать, результата не минуешь.

Зверь слова её подхватил – не веря и улыбаясь:

– Мир совсем не линеен, потому – всё ему станет средством, всё ему распадется на части (чтобы всем овладеть по частям): мелкий божик себе – цель сама по себе, так себе человечек; но – другого-то нет.

Здесь Шамхат оказалась согласна:

– Именно – «но»! Я его приручила и уже отодвинула сроки.

Зверь опять подхватил:

Отодвинула, да! А ведь (люди) и неблагодарны, и неблагородны, и всегда желают владеть; но – ты ведь Слова Дела (и Тела – опять и опять) просто так не оставишь.

– Ты прав в своем естестве: с ним побыв (и с такими побыв), за него (и за них) я какое-то время бываю в ответе, – согласилась она, и ей (совершенно бесстрашной) – опять стало страшно: произнесённое Сатиром обозначило вещь очень простую: бесконечность Творения еще надолго продлится (ей самой отодвинули сроки).

Она знала, что о том говорить бесполезно; но – она прошептала:

– А ты сам? Ты ни на что не способен, кроме мук наслаждения. После нашего совокупления на какое-то время ты опять перекинешься человеком; но – чтобы овладеть искусствами в их экзи’стансе (а конкретней – музы’кой), ты примешься истреблять свое тело; это истребление (как проказа) прилипнет к твоему человеческому телу, пока ты опять не вернёшься в Сатира.

Здесь Сатир подхватил:

– Таковы человечки, о коих мы так уничижительно отзываемся! За мелкую свою божественность платят они разложением, смертью и болезнями; но – знаешь ли сама, зачем тебе бесконечность таких повторений?

Она – знала! Сатир перекидывался в человека – (благо)даря ей; псевдо-Адам перекинется в Адама – (благо)даря ей; но! Всё это было верно, если бы (даже) Сатир не был лишь частью Мира: даже Хаос не есть всё мироздание!

Отсюда и произойдёт конечность любой частной бесконечности (повторений); но – был огромен Сатир. Был безжалостно мудр. Потому – вослед (мыслям её) повторил:

– Я пришел не за ним; но – ты знаешь (и сказала сейчас),