но не с целью их захвата, а для того, чтобы принудить их обменивать на хлеб изделия ремесленников, в первую очередь, оружие, доспехи, медные и железные каски, словом, все, что необходимо для воинов.

Название мыса и расположенного на его южной стороне города Лилибея было финикийским и переводилось как «обращенный к Ливии». В Первую Пуническую войну Лилибей был одним из главных опорных пунктов карфагенян и сдался римлянам по окончании войны. С той поры из Рима ежегодно присылали в город специально избираемого квестора, который являлся помощником претора Сицилии.

Появление десятитысячного войска Афиниона под Лилибеем было неожиданным и для его жителей, и для квестора Фабриция Руга, не предполагавшего, что мятежники осмелятся на осаду столь хорошо укрепленного города.

Квестор был малоопытен в делах войны и назначил префектом гарнизона одного из своих клиентов, участника нескольких войн, дослужившегося до чина центуриона примипилов. Этот сорокапятилетний служака, охромевший после ранения, полученного в сражении при Цирте в Нумидии, вернувшись в Рим, запутался в долгах и разорился. Он упросил патрона взять его с собой в провинцию, чтобы там поправить свои дела в должности сборщика налогов и квадруплатора86.

Бывший центурион энергично взялся за порученное ему дело, сколотив двухтысячное ополчение из жителей города и посоветовав квестору обратиться за помощью к Бокху, царю Мавретании. Фабрицию совет понравился, и он послал гонца с письмами не только к мавретанскому царю Бокху, но и к Гауде, ставшему царем Нумидии после Югурты. Он просил обоих царей прислать в Лилибей пехотинцев и всадников для борьбы с мятежными рабами.

Уже больше тридцати дней Афинион держал город в осаде, но ему с самого начала стало ясно, что взять его вряд ли удастся. Слишком мощными были его стены, построенные еще карфагенянами во времена двух войн, которые они вели с Римом. К тому же и население Лилибея было многочисленным, а с моря город получал хорошее снабжение, так как корабли беспрепятственно заходили в его гавань.

На примете у киликийца был другой приморский город, находившийся по соседству с Лилибеем. Это была Мотия, стены которой за долгие годы мирного существования сильно обветшали, да и население ее не отличалось большой воинственностью. В городе этом численно преобладала бесправная и ко всему равнодушная чернь. Можно было ожидать, что Мотию будет ревностно защищать только зажиточная часть населения.

Афинион рассчитывал захватить не только город, но и корабли, находившиеся в гавани. В голове звездочета зрели грандиозные планы. Кроме сухопутного войска он хотел создать морской флот путем захвата кораблей во всех сицилийских гаванях и, похоже, не сомневался в верности сделанных им самим предсказаний о своем великом будущем.

Большой и роскошный шатер Афиниона стоял на обрывистом берегу моря. Хорошо видный издалека, он красиво выделялся на фоне бескрайней морской синевы. Киликиец специально заказал его местным шорникам во время пребывания в Эмпории Сегесты. Соратники не осуждали приверженность своего вождя к великолепию и пышности личного обихода, а также содержание им двух любовниц. Многие повстанцы были восточного происхождения и не видели в этом ничего предосудительного. По их мнению, человек, объявивший во всеуслышание, что боги возвестили ему о единоличной власти над всей Сицилией, многое мог себе позволить.

Ближе к морю, на песчаной отмели, была растянута еще одна палатка, сшитая из плотной ткани. Возле нее, лежа на цветастых коврах, нежились под солнцем после купания две обнаженные девушки, которых Афинион взял с собой из Терм Сегесты. Это и были наложницы киликийца. Завидев Афиниона и двух сопровождавших его незнакомых молодых людей, девушки поспешно вскочили и скрылись в своей палатке.

Перед царским шатром была обширная площадка – стратегий, на котором Афинион совещался со своими военачальниками.

Киликиец пригласил гостей в шатер и усадил за широкий четырехугольный стол. Спустя немного времени в шатер впорхнули две хорошенькие девушки в длинных хитонах. Одна из них держала в руках большое серебряное блюдо с тушеным мясом, приправленным тонко нарезанными овощами, а другая – роскошный золоченый поднос, на котором стояли кувшин с вином и три кубка из электра. Девушки разместили все принесеннное на столе и, грациозно поклонившись, вышли из шатра.

– Эти милашки скрашивают мне однообразие лагерной жизни, – небрежным тоном произнес Афинион, заметив промелькнувшие на лицах гостей усмешки.

Он взял в руки кувшин и наполнил вином кубки.

– Совершим возлияние в честь всех великих богов, даровавших нам победу над римлянами, и выпьем за нашу встречу! – сказал Афинион.

– В честь богов! За встречу! – повторили Мемнон и Эвгеней.

Все трое осушили свои кубки и принялись за еду.

Из рассказов Эвгенея Мемнон уже знал, что Афинион был из так называемых «свободных киликийцев», как называли жителей восточных областей Киликии, особенно враждебных римлянам. Именно из них в первую очередь киликийские архипираты составляли команды для своих кораблей. Но Афинион никогда не был пиратом. По словам Эвгенея, киликиец как-то сказал ему, что раннюю юность он провел в Тарсе87, где ему часто приходилось слушать ученых мужей.

Вообще он более походил на образованного эллина, чем на восточного варвара. На греческом языке он говорил безукоризненно. Только золотые серьги в ушах напоминали о его восточном происхождении.

О том, как он попал в рабство, ходили разные слухи. Сам киликиец не любил рассказывать о себе. Известно было только то, что в Сицилию его привезли с Делоса. Он попал к богачам из Сегесты, братьям Фрасибулу и Андрогею, которые поначалу использовали его в качестве телохранителя во время своих путешествий, потом сделали управляющим загородного имения.

Афиниону должность управляющего пришлась по душе. С рабами имения он быстро поладил, а те, почувствовав в нем человека не только сильного, но и справедливого, подчинялись ему с охотой. Именно тогда киликиец обнаружил свое искусство составлять гороскопы и делать предсказания по звездам. Относился он к этому делу со всей серьезностью. На гадание и следовавшее за ним предсказание у него обычно уходило два или три дня, причем многие замечали, что киликиец больше времени уделяет не составлению гороскопов, а простому созерцанию ночного звездного неба. Взявшись за предсказание, он искал уединения где-нибудь вблизи храма или алтаря и наблюдал там за падением звезд. Предсказания звездочета были всегда туманны и двусмысленны, как и у всех оракулов. Многие считали его шарлатаном. Но один случай принес Афиниону известность.

Однажды он предупредил приятеля своих господ воздержаться от намечаемого им морского путешествия, но тот не послушался и погиб во время кораблекрушения. Фрасиллу и Андрогею, своим господам, Афинион составил гороскопы и предсказал, что оба они благополучно доживут до глубокой старости, хотя по меньшей мере один раз испытают страх за свою жизнь.

Когда разнеслась весть о сенатском постановлении, Афинион совершил поездку в Сиракузы, хотя киликийцы не подпадали под этот указ и ему нечего было рассчитывать на освобождение. В Сиракузах он встретился с Квинтом Варием и сплотившейся вокруг него группой заговорщиков, тогда еще только замышлявших восстание с целью изгнания римлян из Сицилии и установления на острове государства справедливости.

Среди заговорщиков Афинион был, пожалуй, наиболее образованным после Вария. На тайных совещаниях он любил пофилософствовать, по-своему развивая политические идеи, заимствованные им из «Законов» Платона88. Сам он считал себя сторонником законодательства Гипподама из Милета89, предлагавшего своим согражданам достигнуть равенства путем создания трех равноправных сословий – воинов, крестьян и ремесленников.

Варий относился к нему с уважением. Как-то киликиец во время очередной тайной сходки пустился в рассуждения о том, что если восставшие одержат победу, необходимо, чтобы рабы-земледельцы, объединенные в коммуны, содержали и самих себя, и войско восставших, а излишки сельских продуктов обменивали бы у городов на оружие, одежду и орудия труда. Варий спросил его: «Ты, значит, сторонник коммунистического пользования землей?». Афинион ответил, что земля не может находиться в частной собственности, потому что она принадлежит всем как источник жизни всего существующего и произрастающего на ней. «Все должны иметь равное право пользоваться ее плодами, за исключением паразитов, которых следует повсеместно изгонять!» – с пафосом воскликнул он. Варий тогда произнес, обращаясь ко всем заговорщикам, пророческие слова: «Когда-нибудь