class="p1">На рассвете слух о ночной схватке, в которой отряд Дамаскида потерял убитыми около сорока человек и еще больше ранеными, облетел все войско восставших. Головная колонна его уже удалилась от города на шесть или семь миль. Афинион, узнав о случившемся, помчался обратно к Лилибею во главе трехсот всадников. Он поначалу думал, что лилибейцы сделали вылазку. В это время воины Дамаскида подбирали тела убитых. Сириец был мрачнее грозовой тучи и жаждал мести. Афинион же, примчавшись к месту происшествия и выяснив, что потери не столь велики, не склонен был придавать большого значения ночному столкновению. Ободрив Дамаскида, киликиец приказал ему после похорон павших продолжить движениеие к Триокале. Сам он и его всадники тотчас отправились в обратный путь вслед за ушедшими вперед основными силами войска, передовые отряды которого уже достигли области Галикий.

«По этому случаю, – писал впоследствии Диодор, – мятежники изумлялись предсказанию Афиниона, сделанному посредством гадания по звездам».

Если помнит читатель, киликиец в своей речи на сходке воинов заявил, что боги приказывают ему немедленно снять осаду, так как задержка под Лилибеем принесет осаждающим несчастье. Восставшие теперь вспоминали, что именно Дамаскид больше всех противился решению Афиниона снять осаду и с запозданием выступил из своего лагеря, за что и был наказан богами.

Тем временем лилибейцы радовались, что отделались от осады и связанных с нею лишений. В городе царило праздничное оживление. Особенно славили в этот день Гомона и его воинов. Вскоре, однако, пришла весть, которая повергла мавретанского стратега в отчаяние: все его корабли, оставленные на пустынном берегу между Лилибеем и Мотией, попали в руки мятежников.

Случилось так, что один из мавретанцев, раненый в ночной стычке, отстал от своих и был схвачен всадниками Дамаскида, прочесывающими местность вблизи Лилибея. От перепуганного пленника, немного изъяснявшегося по-гречески, стало известно, что совсем неподалеку, близ Мотии, находятся мавретанские корабли, вытащенные на берег.

Дамаскид загорелся желанием отплатить мавретанцам за свое ночное поражение захватом этих кораблей. Пленному мавретанцу он пообещал сохранить жизнь, если тот проведет его отряд к месту их стоянки. Пленник без раздумий согласился стать проводником, и Дамаскид двинулся к побережью во главе восьмисот отборных бойцов. Остальные свои силы (более двух тысяч воинов) он расположил в виду города на случай, если мавретанцы совместно с лилибейцами отважатся сделать вылазку.

Дамаскиду удалось осуществить свое предприятие без потерь. Двести пятьдесят мавретанцев, оставленных Гомоном для охраны кораблей, сначала готовы были оказать сопротивление, но, убедившись в подавляющем численном перевесе противника, выслали парламентеров и сдались, выговорив себе жизнь и свободу.

Кормчих, гребцов и матросов с захваченных кораблей Дамаскид тоже обещал отпустить, но с условием, что все они подготовят себе замену из его воинов, то есть обучат их работать веслами и управляться с парусами. Для службы на кораблях сириец отрядил нужное количество людей, в основном добровольцев.

Начальником эскадры он назначил родосца Катрея, одного из своих близких друзей. Катрею было тридцать пять лет, и до того, как попасть в рабство, он много лет служил гребцом и матросом на различных кораблях. Своим несчастьем Катрей обязан был киликийским пиратам, захватившим корабль, на котором он занимал должность месонавта, командуя гребцами. Всех попавших в плен матросов и гребцов пираты отвезли на Делос, продав их оптом местным работорговцам.

Афинион, узнав о потрясающей удаче Дамаскида, несказанно обрадовался. Теперь он мог осадить любой приморский город, угрожая ему и с суши, и с моря. Немного поразмыслив, киликиец отправил к сирийцу гонца с приказом расположиться со своими людьми вблизи Мотии, обещая в скором времени прислать ему подкрепления.

Дамаскид в точности выполнил все распоряжения Афиниона. Похоронив павших товарищей на месте боя у Лилибейского мыса, около тысячи воинов сириец выделил для охраны захваченных кораблей, остальных повел к Мотии. В окрестностях города повстанцы заняли и стали укреплять высокий холм. Через несколько дней к городу подошел трехтысячный отряд Скопада. Власти Мотии были оповещены, что в случае добровольной сдачи жизнь и имущество жителей будут сохранены. Но город отказался капитулировать и приготовился к защите.

Афинион же на третий день похода вступил в область Триокалы с войском, насчитывавшим около семи тысяч человек. Из областей Галикий и Энтеллы, мимо которых проходили восставшие, к ним примкнули не менее восьмисот рабов. Это были в основном те, что содержались в эргастулах под охраной надсмотрщиков. Выпущенные из тюрем, они без колебаний вливались в отряды своих освободителей.

Местность вокруг города радовала взор: повсюду пышная зелень фруктовых садов и виноградников, оливковые рощи, покрывавшие склоны окрестных холмов, и обширные поля. Хорошие урожаи зерновых жители Триокалы собирали даже в засушливое летнее время. Местность вокруг Триокалы изобиловала многочисленными источниками, земля здесь славилась плодородием. В соседних областях, расположенных ближе центру острова, только зимой и ранней весной желтели поля пшеницы, а летом и осенью вся растительность никла под палящими лучами солнца.

Неожиданное появление восставших повергло жителей Триокалы в неописуемый ужас. Триста пятьдесят фессалийских наемников, составлявших ее гарнизон, заявили проагору, что они не пойдут на верную смерть против столь многочисленного врага, если обыватели, включая рабов, все как один не встанут на защиту города с оружием в руках. Но на это не приходилось рассчитывать. Свободные жители Триокалы были малочисленны, к тому же невоинственны, равнодушны и ленивы. На нескольких оружейных складах хранилось много старого оружия, покрытого толстым слоем ржавчины, но умеющих владеть им среди охваченных паникой обывателей почти никого не оказалось. Древние стены города во многих местах были обрушены и последние сто лет никому в голову не приходило отстраивать их заново. Трудившиеся на полях рабы жили в деревнях своей обособленной жизнью под присмотром наемных надсмотрщиков. Они редко поднимались в город и были враждебно настроены по отношению к своим господам.

Чтобы выиграть время, проагор отправил на переговоры к вождю восставших двух членов городского совета, которые вскоре вернулись, передав проагору и своим оцепеневшим от страха коллегам слова Афиниона: «Времени вам на раздумье – до завтрашнего утра. И помните, что сдавшийся город принадлежит полководцу и его командирам, а взятый с бою – солдатам. Если сдадитесь, сохраните жизнь и имущество. Кроме того, свободные могут покинуть город, взяв с собой и тех своих рабов, которые пожелают уйти вместе с ними».

Условия сдачи, предложенные Афинионом, были мягкими и вполне приемлемыми. Проагор Триокалы с согласия членов совета и собравшихся на площади горожан сам отправился к Афиниону, держа в руках ветку оливы, перевитую красными шерстяными нитями, в знак полной покорности.

Самые зажиточные триокальцы первыми воспользовались разрешением оставить город, и в течение двух последующих дней можно было видеть вереницы повозок, тележек и носилок, сопровождаемых толпами мужчин, женщин и детей, которые двигались по дорогам, ведущим в Аллару, Гераклею и другие соседние города. Никто из восставших не причинял им вреда. Афинион даже приказал Ликорту разделить конницу на десять отрядов, с тем чтобы они охраняли дороги от местных разбойников, действовавших под видом беглых рабов.

– Нужно показать всем сицилийцам, что с нами можно иметь дело, что мы держим свои обещания, – напутствовал он всадников. – Помните, что римляне грозят городам всякими карами за какие-либо сношения с нами. И все же сицилийцы будут, пусть тайно, вести с нами переговоры, если увидят, что мы строго соблюдаем договоренности.

Киликиец уже тогда начал строить свои планы взаимоотношений с сицилийскими городами. В дальнейшем он не стремился к их захвату. Для него важнее было заставить города платить дань или поставлять ему в обмен на хлеб и другую сельскохозяйственную продукцию оружие, одежду и прочие изделия ремесленного производства. Он мечтал о хлебной монополии. Добиваться ее он решил путем повсеместного насаждения сельских коммун, созданных на месте крупных поместий.

В Триокале после ухода из города подавляющего большинства состоятельных людей (это была лишь треть всех свободных горожан) остались одни бедняки, которым некуда было идти. Кое-кто