– Вот дерьмо! – выдыхает ангел. – Толькоэтого не хватало!

– Мы кого-то сбили?..

Ответ очевиден, но ангел не торопится отвечать. Сжав зубы,он выравнивает Энцо и жмет на газ: милицейские сирены, на секундуприблизившись, снова отстают.

– Мы кого-то сбили?

– Никого.

– Но ведь был удар…

– Заткнешься ты или нет?

– А если там, на дороге, остался человек? И ему нужнапомощь?..

– Если там был человек… То при такой скорости помощьему уже не понадобится.

– Ты…

– Нет – это ты! Всё из-за тебя, откуда ты тольковзялся!.. Со мной ничего такого не происходило, покуда не появился ты!..

– Мы должны вернуться.

– Возвращайся, если хочешь.

Ангелы не убивают людей, вертится в голове Сардика, они неделают этого по определению: ангелам ведь запрещено вмешиваться в людскиесудьбы. Тогда кем было существо на дороге – мягкое и податливое? Вот если быптицей! – Сардик готов пожертвовать даже щеглом с картины «Воркующийрыцарь», но вовремя вспоминает, что уже расправился с ним, полоснув ножом поптичьему горлу. Зачем он только сделал это, зачем?..

Существо на дороге – не птица.

И не собака: удар был слишком силен. От одного воспоминанияо нем у Сардика бегут мурашки по телу.

– Мы должны вернуться, – снова и снова повторяетон.

– Пошел ты к черту, слизняк!..

Вот так: не слюнтяй, не трусишка, не жалкий неженка –слизняк. Мерзкая, студенистая масса; она дурно пахнет и лишена какого бы то нибыло скелета, костяка. Невыразительный обмылок вместо лица, невыразительноетело, прикрытое джинсами и футболкой с надписями «sex behaviour». Кого ты хотелобмануть, слизняк? И кто изменит твою жизнь, если ты сам, дожив почти дотридцати, так и не изменил ее, полз по обочине, оставляя после себя водянистый,пузырящийся, зловонный след?.. Но и след держится недолго: стоит упастьмаленькому лучику солнца, крошечной капле дождя, участливому или безучастномучеловеческому взгляду, и всё – нет его.

Нет.

…Все последующее произошло так быстро, что смогло уместитьсямежду двумя ударами сердца, если допустить, что у слизняков бывает сердце.Сардик попытался перехватить руль, дернул его – к себе, на себя. Энцо незамедлил ход, разве что движение машины стало чуть более плавным, скользящим,вкрадчивым. Но и плавность оказалась обманчивой: сразу же за ней последовалрезкий визг тормозов и еще один удар, гораздо более сокрушительный, чем первый.

И на Сардика обрушилась темнота.

* * *

… – Что же ты наделал, дурачок?! Мы ведь оторвались от них.Оторвались…

Голос знаком Сардику, хоть и пробивается сквозь толщу – толи воды, то ли облаков – с максимально возможными искажениями. Голоспринадлежит девушке, с которой он познакомился сегодня (или это было вчера?),на Невском. Девушку зовут Ёлка, она не идет, а парит над тротуарами, у неестриженая голова и концептуальная буддистская косичка, подпрыгивающая в тактшагам. Девушка Ёлка чудо как хороша, это признают все – рамки сигнализаций вмагазинах, индийские благовония, крутеишие тачки и даже непостижимый Жан Кокто.Девушка Ёлка всегда должна находиться в поле зрения Сардика, иначе ему будетплохо.

Иначе он не сможет дышать и умрет.

Сейчас он еще может дышать, но все равно – умирает.

Ведь боль, которая навалилась на Сардика, совершеннонезнакома ему – в отличие от голоса, принадлежащего Ёлке. Эта боль – острая,невыносимая, разгорающаяся все ярче – идет снизу, разъедая кости, точнее –осколки костей. И только руки еще слушаются Сардика: ими он и отводит от лицавспучившийся шар подушки безопасности. Красные полосы на белой ткани смотрятсяочень выразительно, Сардик даже залюбовался на секунду таким яростным, такимагрессивным кармином, а ведь это его собственная кровь!

– Что же ты наделал?..

– Все в порядке, не волнуйся. Все в порядке. Ничего нев порядке, боль поднимается все выше и выше, без труда захватывая новые участкитела, больше всего Сардику хочется кричать, вопить, плакать от боли, но он несделает этого. Он не слизняк.

– Помоги мне…

– У меня не получится тебя вытащить. Ты слишкомтяжелый.

Она не ангел. Просто девушка. Испуганная, только чтопережившая аварию. Кажется, она не очень пострадала, несколько царапин на лицене в счет. И она, в отличие от Сардика, может двигаться.

– Откроешь мою дверь? – спрашивает он.

– Постараюсь. Если ее не заклинило…

Она может двигаться, какое счастье! Да нет, она отличнодвигается: вся боль досталась Сардику, обойдя Ёлку стороной. Сардик находит вэтом высшую справедливость:

любимые не должны страдать.

С дверью все тоже складывается как нельзя лучше: ее незаклинило, она болтается на одной петле, пропуская в салон ночной воздух – иникогда еще он не был таким влажным, таким желанным. Девушка Ёлка обхватываетСардика за плечи, тянет на себя и тут же останавливается:

– Не стоит этого делать. Вдруг тебе станет хуже?Дождемся «скорой»… дождемся кого-нибудь…

– Нет. Никого мы не будем дожидаться…

Если бы не боль, Сардик был бы абсолютно счастлив: она несобирается его бросать! А могла бы, учитывая все то, что произошло до аварии.Свершилось, Господи!.. С ним решил остаться не кто-то абстрактный, не покойнаямать писателя Борхеса, не писчебумажная иностранка Холли Голайтли и не теженщины, которые едва замечали его, а… а… Самая прекрасная, самая любимаядевушка на свете, угонщица, клептоманка, ангелочек, чудо. И значит, нужнооставаться счастливым, несмотря на боль. Несмотря на смерть, ее возможностьтоже не исключена.

Он счастлив, да будет так!..

Абсолютно счастливый Сардик упирается окровавленнымиладонями в асфальт и сползает вниз, на землю.

– Боже мой… твои ноги…

– Не нужно на них смотреть, милая… все в порядке.

Вряд ли от ног Сардика осталось хоть что-то вразумительное,кроме боли. Но он разберется с ними позже; или всемогущие врачи со «скорой»,или всемогущая смерть разберутся с ними позже. Главное сейчас – не потерятьсознание, удержать ситуацию под контролем.

– Я люблю тебя, – шепчет Сардик, почти касаясьгубами асфальта. – Полюбил тебя с первого взгляда, такое иногда случается.

– Я не слышу, что ты говоришь…

Он не успокоится до тех пор, пока Ёлка его не услышит. Держав голове одну эту мысль, ухватившись за нее, как за край бобового стебля,который обязательно вынесет его к небесам, Сардик переворачивается на спину: