держали в заключении три месяца, обвиняя в шпионаже, допрашивая и пытая. В конечном счете ей было сказано, что, хотя улик против нее нет, ее высылают из страны как лицо, «препятствующее венгерскому демократическому процессу». Со временем Кариг оказалась в Воркуте, в одном из самых суровых лагерей ГУЛАГа. Ее родственникам, друзьям и коллегам в Будапеште не предоставили никакой информации о судьбе пропавшей. Ракоши и Райк заявляли, что не располагают данными о ее местонахождении. Даже представители советской военной администрации в Венгрии с невинным видом говорили, что они ничего не знают, но не исключают, что Кариг эмигрировала на Запад.

Кариг вернулась домой лишь в 1953 году, после смерти Сталина[653]. Между тем подавление протестной активности оказалось успешным: всего лишь за один год венгерское правительство отказалось от всяких претензий на то, чтобы изображать из себя парламентскую демократию. Отныне Венгерская коммунистическая партия правила страной в одиночку.

Подобно своим единомышленникам в других странах восточного блока, Ульбрихт и его окружение были уверены, что левые силы могут и должны выиграть общенациональные выборы в Германии. В сентябре 1945 года Вильгельм Пик конфиденциально писал, что немецкие рабочие не только «понимают, что Гитлер привел страну к катастрофе», но также осознают, что Советский Союз гарантирует Германии «стабильный рост и хорошие перспективы». Следовательно, они отдадут предпочтение политикам, которые симпатизируют СССР. Спустя несколько месяцев Пик вновь заявил, что выборы определенно принесут победу «пролетарскому режиму»[654].

Немецкие коммунисты проявляли осторожность лишь в одном отношении. Как их венгерские и польские собратья, они предпочитали идти на выборы в коалиции с германскими социал-демократами. «Если мы сумеем размыть границу, отделяющую умеренных левых от крайних левых, — считали они, — то немецких рабочих удастся завоевать с легкостью». Действительно, со временем всем социал-демократическим партиям Центральной Европы пришлось объединиться с коммунистическими партиями. Но первое такое «добровольное» объединение левых — упразднение социал-демократии как чего-то обособленного и отличного от коммунизма — произошло в Восточной Германии.

Процесс шел нелегко. У социал-демократов Германии и всей Восточной Европы была долгая и достойная история, а многие из них были убежденными антисоветчиками и антикоммунистами. Немецкие коммунисты, со своей стороны, тоже издавна презирали социал-демократов[655]. На заре XX века Ленин затеял знаменитую ссору с Каутским, одним из «отцов» германской социал-демократии, который отважился выступить против революции, отстаивая завоевание власти посредством выборов. В написанной в 1918 году работе «Пролетарская революция и ренегат Каутский» Ленин обрушился на своего немецкого товарища как на болтуна, несущего чушь и изрекающего абсурдный вздор о буржуазной демократии[656]. По всей Восточной Европе социал-демократы выступали с менее радикальными программами, чем коммунисты. Они отстаивали не диктатуру пролетариата, а то, что сейчас называется «социальным государством», и ориентировались на эволюцию, а не на революцию. Но больше всего ненависть коммунистов подогревалась тем, что их конкуренты пользовались большей популярностью, как до войны, так и после нее.

Однако опыт политического краха, пережитый социал-демократической партией по вине нацистов, деморализовал ее. В Веймарской республике левые силы оказались расколотыми, а правые выиграли от этого раскола. После 1945 года многие были убеждены в том, что именно неспособность левых к единству позволила Гитлеру прийти к власти. Отто Бухвиц, ветеран СДПГ, в марте 1946 года объявил о своей поддержке объединения его партии с коммунистами. «„Реформизм“, — писал он, — провалился; теперь для социал-демократов наступило время осваивать „революционный социализм“ рука об руку с коммунистами».

Свою роль в этих процессах сыграло и советское влияние. Отто Гротеволь, возглавлявший социал-демократов восточной зоны, в августе 1945 года заявил, что его партия имеет право на независимость и не будет выдвигать общий с коммунистами избирательный список. В октябре он повторил этот тезис в беседе с Куртом Шумахером, лидером социал-демократов западной зоны. Через два месяца, в декабре, он выступил с речью на объединенном собрании социал-демократов и коммунистов, где перечислил десять аргументов против объединения двух партий. Самое главное, по его словам, заключалось в том, что «в рядах социал-демократов материализовалось глубокое недоверие к братской коммунистической партии»[657].

Впрочем, Гротеволь сменил тональность довольно быстро. В феврале 1946 года он поделился с британским чиновником своей крайней обеспокоенностью. Поскольку, объяснял лидер СДПГ, лично его «щекочут русскими штыками», а давление, которому подвергается партия, привело к тому, что «партийные структуры в провинции полностью развалены», больше нет смысла сопротивляться объединению с коммунистами[658]. Позиция Гротеволя стала иной из-за того, что осенью 1945 года изменилась тактика немецких коммунистов и их покровителей из советской военной администрации. Провал коммунистических сил в Венгрии, слабое выступление Австрийской коммунистической партии на ноябрьских выборах, где она, несмотря на высокие ожидания, сумела получить лишь четыре места в парламенте, а также популярность социал-демократов в западных оккупационных зонах убедили коммунистов Восточной Германии и их советских менторов в том, что время для объединения пришло. В начале 1946 года командование Красной армии на местах получило указание содействовать слиянию двух левых партий. В последующие несколько месяцев около 20 тысяч социал-демократов, осмелившихся возражать против объединения, «подверглись преследованиям, тюремному заключению или даже убийству»[659]. Депутат городского совета Берлина Руфь Андреас-Фридрих записала в своем дневнике: «Кто мы такие, чтобы сопротивляться давлению великой державы? В восточной зоне процесс слияния идет с неумолимой последовательностью»[660].

Гротеволь, подобно Циранкевичу в Польше, мог также руководствоваться тем соображением, что если он «подыграет» коммунистам, то у него появится шанс обзавестись хорошей работой. (Со временем так и получилось: с 1949 года до самой своей кончины в 1964-м он был премьер-министром ГДР.) Будь то из-за страха, оппортунизма или того и другого, но Гротеволь согласился на объединение. Социалистическая единая партия Германии (Sozialistische Einheitpartei Deutschlands — SED) была учреждена на объединительном съезде 21–22 апреля 1946 года. «Речь идет не о создании однопартийной системы, а о консолидации объединенного антифашистского демократического фронта, — комментировала это событие коммунистическая газета Neues Deutschland. — Наличие такой партии, представляющей миллионы, в долгосрочной перспективе не оставит места ни для каких фракционных групп». Андреас-Фридрих в своем дневнике едко подытожила: «Система не однопартийная, но, с другой стороны, для других партий нет места»[661].

Хотя Гротеволь поддался давлению, не все товарищи по партии последовали его примеру. Во время бурной встречи с берлинскими социал-демократами громкие выкрики «Лакей!», «Не желаем насильного объединения!», «Не позволим себя изнасиловать!» не давали ему говорить. «Возмущенные голоса звучали все громче. В них слышалось все больше злости, все больше и больше страсти. Слова выступающего тонули в этих криках. „Предатель… обман… отставка… прекратить…“ Кто-то затянул гимн социалистов, и товарищи немедленно поддержали певца. Лица светились гордостью и возбуждением. „Теперь мы не позволим