всего четыре слова: Seien Sie nur vorsichtig [Будь осторожен]… Я мгновенно все понял: человек, работа которого заключалась в подслушивании телефонных разговоров, использовал свои возможности, чтобы предупредить меня об опасности». Бенда повесил трубку и, покинув офис, отправился на станцию метро — но не на «Фридрихштрассе», где только что задержали его коллегу, а на «Кохштрассе», также находящуюся неподалеку от границы. Через несколько минут он уже был в американском секторе. В Восточный Берлин Бенда вернулся лишь через сорок лет[670].

К концу 1947 года Миколайчик бежал из Польши и жил в Великобритании. Надь отправился в изгнание, обосновавшись в конце концов в Соединенных Штатах. Якоб Кайзер ушел с поста председателя ХДП восточной зоны оккупации и собирался, подобно Бенде и многим его единомышленникам, перебраться в Западный Берлин. Со дня окончания войны прошло всего три года, но за это время всякая организованная и легальная оппозиция коммунистическому режиму была уничтожена. 1948-й — год, когда началась блокада Берлина, — часто называют отправной точкой холодной войны и утверждения сталинизма в Восточной Европе. Это, однако, не вполне справедливо: утверждение сталинизма, тоталитаризма или советизации началось задолго до этой даты.

К осени 1947 года Сталин уже не пытался доказывать внешнему миру, что он намеревается придерживаться буквы Ялтинских соглашений. Во время войны, желая продемонстрировать западным союзникам свою добрую волю, он прекратил работу Коминтерна. Но теперь им создавалась новая организация — Информационное бюро коммунистических и рабочих партий (Коминформбюро), — и это был явно агрессивный жест в отношении тех же самых союзников.

Хотя разговоры о воссоздании международного органа, объединяющего «революционные» коммунистические партии, ходили давно, непосредственным импульсом для создания Коминформбюро послужила весть о том, что президент Гарри Трумэн и его государственный секретарь Джордж Маршалл собираются реализовать план, направленный на восстановление европейской экономики посредством масштабных инвестиций и крупных кредитов. В 1947 году в речи, впервые излагавшей «доктрину Трумэна», президент США заявил, что «ростки тоталитаризма питаются бедностью и нищетой». Практическим воплощением доктрины стал «план Маршалла», обеспечивший основу для возрождения Европы. Внесенный в июне 1947 года план был нацелен на реконструкцию европейской экономики, а также — в зависимости от позиции оценивающего его наблюдателя — на искоренение угрозы коммунистической революции или на упрочение западного капитализма. Согласно одному из американских комментаторов того времени, «план сформирует в Европе такую экономическую среду, которая будет благоприятной для зарождения и развития демократии и экономического процветания». Кроме того, он сможет «предотвратить распад политической и экономической структуры континента» и тем самым снизит риск коммунистической революции в Западной Европе, которая тогда считалась реальной угрозой[671].

Поначалу «план Маршалла» вверг Советский Союз в полное замешательство. Когда было объявлено о проекте, польское правительство, отчаянно желая присоединиться к нему, запросило инструкции из Москвы.

Молотов ответил, что у него пока нет детальной информации по этому вопросу[672]. Инстинктивной реакцией югославского правительства был отказ от участия, но оно тоже на всякий случай обратилось за советом в Москву[673]. Чехословацкое правительство между тем, решив, будто у него есть выбор, проголосовало за принятие американского предложения и за участие в конференции по обсуждению «плана Маршалла», созываемой в Париже. В ответ Сталин вызвал председателя Чехословацкой коммунистической партии Клемента Готвальда и министра иностранных дел Яна Масарика, не являвшегося коммунистом, в Москву. Там он объяснил гостям, что американцы «пытаются создать западный блок и изолировать Советский Союз». Чехословакии, по мнению вождя, не пристало участвовать в подобных делах; он грубо приказал визитерам воздержаться от присутствия на конференции: «Необходимо, чтобы вы прямо сегодня, 10 июля 1947 года, объявили о своем отказе ехать в Париж». Именно так они и поступили[674].

Коминформбюро стало ответом Сталина на вызов Трумэна. Новая организация была призвана символически сплотить сталинский блок и позволить сателлитам СССР более эффективно бороться с западной «пропагандой». С его учреждением теряло смысл понятие особого — польского, немецкого, чешского, венгерского — пути к коммунизму. Все коммунистические партии мира должны были принять единую линию, как на востоке, так и на западе Европы. К вступлению в новую организацию пригласили десять коммунистических партий. Восточную Европу представляли Болгария, Венгрия, Польша, Румыния, Советский Союз, Чехословакия и Югославия, а Западная Европа была представлена партиями из Франции, Италии и «Свободной территории Триест» (в то время спорной территории, позже разделенной между Италией и Югославией).

Далеко не все участники первой конференции новой организации, состоявшейся в польском курортном городке Шклярска-Поремба в сентябре 1947 года, отдавали себе отчет в ее предназначении. Гомулка, представлявший хозяев форума, в своей вступительной речи подчеркивал «неформальный характер» встречи и наивно рассуждал о «потребности в обмене опытом между коммунистическими партиями». Никакой обмен опытом, однако, вовсе не предусматривался. Советская делегация быстро взяла мероприятие под контроль и навязала ему свою повестку. Андрей Жданов, отвечавший у Сталина за вопросы культуры, выступил с энергичной речью, в которой рассуждал о «новой расстановке сил», «образовании двух лагерей» и «американском заговоре по порабощению Европы». В конце он представил собравшимся проект резолюции, в котором европейский континент изображался полем противостояния между «политикой СССР» и его союзников, «призванной сокрушить империализм и укрепить демократию», и «политикой США и Великобритании, нацеленной на упрочение империализма и удушение демократии»[675].

Порой создание Коминформбюро описывают как внезапную и решительную демонстрацию советского могущества, предопределившую судьбу всех присутствовавших на встрече сторон. Иногда это событие называют поворотным пунктом, после которого Советский Союз отказался от терпимого отношения к плюрализму внутри восточного блока. Наконец, в ревизионистских интерпретациях истории холодной войны конференция в Шклярска-Порембе предстает панической реакцией Кремля на агрессию Запада и неприкрытый империализм «плана Маршалла».

И все же более внимательное чтение речей, с которыми выступали делегаты конференции, открывает несколько иную картину. Согласно их собственным оценкам, почти все коммунистические партии, участвовавшие в работе форума, к тому моменту уже держались за власть мертвой хваткой. Гомулка, например, хвастался тем, что, «несмотря на коалиционный состав правительства», Польская коммунистическая партия закрепила за собой все важные посты «в министерстве безопасности и министерстве обороны», причем в спецслужбах ее сторонниками укомплектованы и все рядовые должности. Он также пространно повествовал об уничтожении польскими коммунистами своих социалистических собратьев, бахвалился поражением, нанесенным Крестьянской партии, и с юмором описывал новую, кастрированную и ориентированную на режим «крестьянскую партию», пришедшую ей на смену[676].

Йожеф Реваи, представлявший Венгрию, также излучал самодовольство. «В результате недавних выборов, — объяснял он делегатам, — мы стали ведущей партией, хотя прежде на протяжении четверти века оставались небольшой группой подпольщиков». Он говорил о «ликвидации Ференца Надя» и о развале Партии мелких хозяев, на которую «возлагали