Больше 80 процентов берлинских социал-демократов проголосовали против объединения с коммунистами. Это голосование поставило обе партии в довольно странное положение. Покинув политическую арену на большей части Восточной Германии, Социал-демократическая партия оставалась главной политической силой города Берлина. Кроме того, ее берлинское отделение, занимая все более антикоммунистические позиции, начало налаживать тесные связи со столь же антикоммунистической западногерманской СДПГ. Курт Шумахер открыл в городе «Восточное бюро», призванное помогать местным социал-демократам, оказавшимся под советским давлением. Ульбрихт в своих пространных речах нападал на Шумахера, называя его «реакционером, проводящим раскольническую политику»[663].

Начавшаяся на этом фоне в сентябре 1946 года первая в послевоенной Германии предвыборная кампания по выборам в местные и земельные органы власти представляла интересное зрелище. С самого начала советская военная администрация и ее пропагандистское подразделение, возглавляемое полковником Тюльпановым, тщательно курировали ее ход. «Все решения СЕПГ должны согласовываться с советскими властями», — заявил Тюльпанов. Полковник убедил вышестоящее начальство на время приостановить выплату репарационных платежей, расширить поставки сырья в восточную зону, а также увеличить норму отпуска продуктов для детей и беременных женщин[664].

Невзирая на первоначальный скептицизм относительно политических талантов своих немецких союзников, советские военные к концу лета все же более или менее уверились в их победе. Располагая неограниченным доступом к бумаге, немецкие коммунисты, подобно их польским собратьям, отпечатали сотни тысяч плакатов и миллионы листовок. Прочим партиям приходилось буквально сражаться за бумагу. СЕПГ целенаправленно использовала нейтральные и успокаивающие лозунги — «Единство, мир, социализм!» или «Единая Германия: сделаем наше будущее безопасным!» — воздерживаясь от слова «коммунизм», а также от любого упоминания Советского Союза. Во всех пяти землях советской зоны советские чиновники открыто агитировали за СЕПГ. В некоторых регионах командование Красной армии допускало кандидатов к выборам или снимало их с дистанции, а также санкционировало все предвыборные мероприятия[665].

Но, несмотря на все принятые меры, итоги голосования оказались разочаровывающими. СЕПГ не смогла завоевать большинство в регионах: она была вынуждена договариваться о разделе власти с «буржуазными» христианскими демократами и либеральными демократами. В Берлине, где социал-демократы вели кампанию отдельно от «объединенной» СЕПГ, а выборы одновременно проходили в восточной и западной частях города, результаты оказались просто катастрофическими. СДПГ решительно победила, получив 43 процента голосов в советской зоне и 49 процентов по городу в целом. СЕПГ добилась лишь 19,8 процента голосов, отстав даже от христианских демократов, получивших 22,2 процента[666].

Тем не менее партия попыталась интерпретировать итоги выборов в позитивном ключе. Редакционный заголовок в Neues Deutschland объявлял о «крупной победе СЕПГ в восточной зоне». Но за кулисами партийное руководство не скрывало своего разочарования, а советские власти — негодования. В Москве обсуждали перспективы смены курса и говорили об отставке Тюльпанова. В берлинской штаб-квартире Красной армии шли даже разговоры о том, что «демократию нельзя насаждать только штыками» и что нужна либерализация политики[667].

Однако вместо либерализации советская военная администрация решила перейти к «закручиванию гаек». Одним из тех, кто ощутил на себе смену курса, стал Эрнст Бенда. В 1946 году этот молодой человек изучал право в Университете Гумбольдта в Восточном Берлине и возглавлял студенческую ассоциацию Христианско-демократической партии. Христианская демократия казалась ему тогда очевидным выбором: «После того, что мы пережили при нацистах, нам просто необходимо занимать активную политическую позицию, привносить в нее личные религиозные убеждения, стараясь формировать политику, достойную веры в нее»[668].

Партия выделила Бенде маленький офис неподалеку от университета, где он мог проводить внутренние дискуссии с участием партийных лидеров. В то время ХДС была расколота на две фракции. Первую из них, прозападную и антисоветскую, возглавлял Конрад Аденауэр. Члены второй группы, руководимые Якобом Кайзером, полагали, что возможен компромисс между Востоком и Западом, который позволит избежать раздела Германии. В платформе партии не было ничего «консервативного» в современном смысле этого слова. «Если вы посмотрите на программу ХДС Восточного Берлина той поры, то без труда убедитесь, что она левее многих левых программ», — говорил Бенда в 2008 году.

Но даже ориентация на левое крыло христианской демократии — в то время Бенда отстаивал создание государства «всеобщего благосостояния» и сосуществование частного предпринимательства с некоторой централизацией экономики — не избавила студенческую ассоциацию ХДП от конфликта с университетскими коммунистами. Когда в 1947 году здание университета украсили алыми знаменами по случаю большого собрания коммунистов, Бенда выступил с протестом. В содружестве с другими активистами он распространял листовки, в которых спрашивалось, где же учатся студенты — «в Университете Гумбольдта или Высшей партийной школе?». Большинство в студенческом совете — этот орган, как и весь Берлин, раскололся по линиям партийного размежевания — поддержало Бенду и его друзей из ХДС. «Не важно, за какую партию вы голосуете; гораздо важнее то, какую партию вы не поддерживаете, — говорил Бенда на одном из университетских митингов. — Все понимают, что я имею в виду… Вы можете быть за коммунистов или против них. Но если вы против, то не имеет значения, кого именно вы поддерживаете — социал-демократов, христианских демократов или кого-то еще».

На рубеже 1947 и 1948 годов подобные протесты звучали все чаще. Власти отвечали на них все более жесткими репрессиями. Манфред Кляйн, лидер ХДС, пытавшийся сотрудничать с руководством Союза свободной немецкой молодежи, был арестован еще весной 1947 года, а протестные акции в университетах Ростока, Иены и Лейпцига повлекли за собой новые аресты. Еще один студенческий лидер, Арно Эш, был приговорен советским военным трибуналом к смерти (расстрелян в Москве в 1951 году. — Ред.)[669]. В Берлин репрессии пришли с небольшой задержкой, поскольку союзники внимательно наблюдали за тем, что происходит в восточной части города, — но все же пришли. Пауль Вандель, ректор Университета Гумбольдта, отчислил трех студенческих активистов. В ответ студенческий совет, в котором все еще преобладали противники коммунистов, проголосовал за забастовку.

История этого противостояния завершилась очень быстро, причем как лично для Бенды, так и для христианских демократов Восточного Берлина. В своих воспоминаниях он рассказывал: «Однажды в марте 1948 года я узнал о том, что мой друг, студент, состоящий в ХДС, был арестован прямо на станции метро „Фридрихштрассе“ [на ветке, ведущей в западную часть города]… Я незамедлительно отправился в штаб-квартиру партии и позвонил другому товарищу, также входящему в руководство нашей студенческой группы. Он находился тогда где-то в американском секторе. Связавшись с ним, я рассказал о том, что слышал, и спросил, что мы можем сделать в этой ситуации. Как только я задал вопрос, кто-то вмешался в наш разговор. Неизвестный произнес