Подчиняясь порыву, Кэт отламывает несколько соцветий. Стебли ломаются легко. Кэт несет цветы домой, внимательно глядя себе под ноги и по сторонам, чтобы не поломать цветы.

– Это что у тебя? – спрашивает Джуди, когда Кэт приходит на кухню.

Она кладет цветы на стол.

– Хочу их нарисовать.

– О! – В голосе матери сквозит удивление. – Роскошные! Хочешь поставить в вазу?

– Да, пожалуйста.

Джуди достает из комода вазу. Кэт аккуратно ставит туда цветы.

– А где вся моя ерундистика?

– Ты о чем?

– Ну все для рисования.

– Господи, милая, откуда мне знать? А дома у вас нет?

– Нет, недавно убиралась в сарае, там полно моих горшков, но никаких принадлежностей для рисования. Я же много лет не рисовала. Но последний раз видела их здесь!

– Думаю, они в кабинете, – говорит Питер. – Я тебе помогу.

Он прав: среди выцветших книг в твердых обложках и старых журналов, которые отец хранит бог знает для чего, запихнута старая металлическая коробка. Изначально предполагалось хранить в ней всякие рабочие инструменты, но потом Кэт приспособила ее под свои нужды.

– Осторожно! – восклицает Питер, когда дочка хватает за ручку и стягивает ее с полки. Старинные фотоальбомы летят вниз, поднимая облако пыли. Кэт ставит их на место, а сама возвращается на кухню.

– А бумага есть? – Теперь, когда в голову втемяшилась эта идея, Кэт не терпится начать.

– Специальной, для рисования, нет.

– А какая есть?

– Не знаю. Может быть, линованная у меня в столе.

– Не пойдет.

– Есть чисто белая бумага в принтере, – говорит Питер и идет в кабинет за бумагой.

Кэт вздыхает.

– Придется использовать ее.

Она понимает, что несправедлива. Никто из родителей не занимается творчеством, а она сама не дотрагивалась карандашом до бумаги долгие годы. Как они могли подготовиться к подобным капризам?

– Я могу купить что-нибудь подходящее, когда поеду в город, – предлагает Питер, протягивая ей стопку листов формата А4.

– Спасибо, пап. – Кэт улыбается, ощущая себя виноватой в том, что недостаточно ценит родителей. Мама с папой так добры к ней, особенно в последние недели. Может, это не они подтормаживают, а она слишком нетерпелива. Кошмарная дочь.

– Что собираешься делать? – спрашивает Джуди, глядя, как Кэт отрывает защелки на коробке.

Крышка распахивается, словно бабочка, демонстрируя ярусы в три этажа с обеих сторон. Каждый ярус поделен на отсеки, в которых лежат цветные карандаши и краски. Давным-давно Кэт сгруппировала похожие оттенки, чтобы легче было искать, совсем как клубки пряжи, которые она видела в отделе галантереи несколько месяцев назад. Учитывая, что она долгое время ими не пользовалась, содержимое в весьма неплохом состоянии. А в самом нижнем отсеке она обнаруживает пакет с мелками, ластик, точилку и линейку.

– Даже не знаю… – Несмотря на внезапный приступ энтузиазма, она все еще чувствует себя отгороженной от мира. Не так-то просто понять, с чего начать. Затем она видит под мелками потрепанную картонку. Вот! Ее же интересует форма цветка и текстура, но не цвет.

– Может, древесным углем?

Только когда Кэт попробовала рисовать углем по бумаге, она осознала, что это слишком зернистая текстура для такой гладкой поверхности. Углю надо за что-то зацепиться. Боже, я все забыла, расстраивается Кэт. И снова проблема выбора. Шить по сравнению с этим – ерунда.

Кэт рассматривает борщевик, стоящий перед ней, определяя масштаб. Каждое соцветие в поперечнике около пятнадцати сантиметров, не забыть про вазу. Значит, лист А4 слишком мал. Неприятно. Она еще слишком плохо себя чувствует, чтобы куда-то ехать на машине, но есть крошечная вероятность, что нужные товары найдутся в соседнем магазине, и он открывается спозаранку. Она отодвигает стул и хватает пальто.

– Опять на улицу? – Джуди пытается поспеть за дочерью.

– До магазина. Буду через мгновение.

Она выскакивает за дверь, а через пять минут возвращается с альбомом для зарисовок, а пока идет по коридору, слышит голос матери:

– Это добрый знак!

– Да, – отвечает Питер. – Ей сегодня, похоже, намного лучше.

– Надеюсь, это продлится подольше.

Кэт полагает, что родители правы. Тем не менее ей не нравится, когда ее обсуждают за спиной. Она специально громко пыхтит, давая понять, что она здесь и все слышит, и присоединяется к ним на кухне.

– Успешно?

– Ммм. Так-то лучше. Это сахарная бумага.

– Понятно, – говорит Джуди, хотя Кэт в этом не уверена.

Она садится снова за стол и раскладывает первый лист.

* * *

– Знаешь, что жутковато? – говорит Анна, сминая салфетку и засовывая ее в пустой стаканчик из-под кофе.

– Нет, что?

– Ты помнишь, какой сегодня день?

Лу хмурится, пытаясь понять, какой. Память теперь подводит.

– Обещай, что ты не разведешь снова мокротень, когда я скажу?

Лу встревоженно смотрит на Анну. До этого замечания она не обращала внимания, что подруга выглядит усталой и потрепанной, без своего обычного идеального макияжа и наряда с иголочки. Тушь немного размазалась, на щеках пятна. Внезапно до Лу доходит.

– Черт!

Февраль. Месяц, когда умер муж Карен Саймон.

– Правда прошло два года?

Анна кивает.

– Ну и ну! – Она с недоверием качает головой.

Но все правильно. Это был понедельник. Середина месяца… Логично. Прямо сейчас они неслись мимо станции в аэропорту Гатвик, а в то утро им не удалось доехать досюда, поскольку их с Анной высадили на станции всего в нескольких милях от Брайтона, в итоге они взяли сообща такси до Лондона. Так и познакомились.

– Наша с тобой двухлетняя годовщина, – улыбается Анна, а Лу видит, что и в ее глазах тоже поблескивают слезы.

Она сжимает руку Анны.

– Что нагляднее докажет, что не было бы счастья, да несчастье помогло?!

Надо не забыть попозже позвонить Карен, мысленно замечает Лу. Осознание произошедшего выдергивает ее из поглощенности своей персоной. Для Карен она может сделать что-то конкретное, для своего реципиента – нет, по крайней мере, не напрямую.

Надеюсь, ей есть на кого опереться, думает Лу, и посылает луч поддержки с молитвой, уповая, что он дойдет до «зеркальной женщины», кем бы она ни была.

* * *

– Ты выглядишь усталым, – говорит Джуди. – Давай я налью тебе выпить.

Рич идет за тещей на кухню.