– Э-эх, молодой человек, – ответил ему Борис Васильевич. – Посмотрите повнимательней. На этом хребте сплошные верховья речушек, в которых летом воды не бывает. Лошадей, как всегда, в отрядах не хватает, а таскать на своем горбу мешки с песком для промывки – много не натаскаешь. Все это и зафиксировано на карте.

– И рабочие быть ишаками не нанимались, – вставил тогда слово промывальщик. – А принуждать никто не имеет такого права.

О том, что «рабочие быть ишаками не нанимались» и что принуждать их никто «не имеет такого права», Вакулов убедился в скором времени. Его промывальщик, к которому Иван испытывал искреннее расположение и даже некоторую привязанность, наотрез отказался участвовать в маршрутах во время дождей. По инструкции не положено – и все тут! И еще по статьям «техники безопасности», под которыми они ставили свои собственноручные подписи.

Вакулов, конечно, понимал, что рабочий прав. Он не то чтобы настаивать, а даже и не пытался уговаривать промывальщика, и насчет совести ничего ему не говорил. Производственная обстановка на участке у них сложилась самая банальная – не какая там нибудь острочрезвычайная, а самая что ни есть рядовая: пошли дожди. А тут каждый волен сам решать, стоит ли ему рисковать и топать в маршрут, лезть в горы, или не стоит. Горы они и есть горы, опасностей и так хватает, а в дожди и подавно. А когда пройдут дожди, наступят погожие дни, промывальщик сразу же примется за свою работу. Жаль только, что тогда едва выглянет солнце и просушит землю, как тут же все распадки снова станут сухими, пустыми и безводными…

Обо всем этом он подумал, собираясь в свой одиночный маршрут. Им двигало обычное чувство долга, ответственности за порученное дело. А так как Иван всегда любую работу привык исполнять добросовестно, то он, естественно, никогда бы себе не простил того, что не использовал такой благоприятной обстановки. Кто знает, когда еще и кому выпадет такая возможность – опробовать промывкой эти ожившие распадки? И еще подумал о том, что, видать, ему на роду написано – тянуть двойную лямку, и еще насчет лишней работенки, которая всегда сваливается на него. Но в то же самое время Вакулов где-то в душе был и горд тем, что именно ему судьба предоставила такую редкую возможность – первому прикоснуться к тайне скрытых недр.

Иван поднял отвороты резиновых ботфортов, надел штормовку, затянул шнурки капюшона. В рюкзак засунул лоток промывальщика. У выхода из палатки задержался, подумал, вернулся назад. Заботливо обернул стеганным ватником горячий чайник, придвинул поближе к спящему рабочему.

Погода к лучшему не изменилась. Тонкая водяная пыль все так же висела волнующейся прозрачной пеленой. Она почти не уменьшала видимости, и распадок, по которому бежал говорливый ручей, просматривался довольно далеко. Шагать вверх вдоль ручья по чистым, блестящим от влаги камням и валунам было так же приятно и весело, как и вдыхать свежий влажный горный воздух, настоянный на травах и смолистых запахах тайги. Слева и справа вздымались почти отвесные склоны, и там, где-то в вышине, покрытые белесым туманом, а может быть, и низко опустившимися тучами, были скрыты вершины хребта. Природа вокруг жила своей извечной жизнью и, казалось, не обращала никакого внимания на одиноко идущего по распадку человека, а скорее всего, она равнодушно взирала на него.

Вскоре геолог добрался до того места, где имелась последняя ямка, вырытый рабочим неглубокий шурф. Сейчас он по самые края был затоплен дождевой водой. Неделю тому назад здесь была взята их последняя проба, намытая рабочим. Дальше идти по ручью не имело смысла, поскольку его русло оказалось безнадежно сухим.

– Начнем, – сказал Иван Вакулов сам себе и стал считать шаги.

Отмерив шагами пятьсот метров, он скинул рюкзак, сумку и с размаху вонзил саперную лопатку в слежавшуюся галечную груду. Никогда раньше ему не приходилось самому промывать грунт, брать пробы, если не считать студенческой практики. Вакулов во всем старался подражать своему опытному промывальщику и каждый раз мысленно представлял его на своем месте и как бы здесь повел себя тот. Накопав достаточно грунта для пробы, Вакулов шагнул к ручью. Убрал лопатой крупные камни, расчистил и углубил дно. Получилась небольшая проточная ванночка. В нее он и опустил лоток, доверху заполненный грунтом. Осторожно потрясая им, Иван отмыл крупные камни и гальки от тонкой глинистой смазки, сбросил камни в ручей. Вода была чертовски холодна. Лоток постепенно пустел. Стынущими пальцами он растер неподатливые комочки. С каждым новым движением в воде под светлыми песчинками пустой породы ему открывалась на мгновение бороздка на дне лотка, заполненная тяжелым черным шлихом. Именно в нем и могут находиться рудные минералы, снесенные дождевыми потоками со склонов в распадок. Если, конечно, минералы имеются на тех склонах.

Вакулов долго и пристально вглядывался в свой первый долгожданный шлих. Закусив нижнюю губу, он кончиком иглы поворачивал тонкие призмочки цирконов, часто встречающиеся в песках, янтарные кристаллики сфена, блестки других обычных минералов… И все! Ничего примечательного. Нет ничего того, что надеялся встретить, что искал. Первая его проба, намытая с трудом в ледяной проточной воде, оказалась пустой. Обнадеживало лишь одно обстоятельство – шлиха оказалось довольно много. А в нем все может оказаться. Минерологи в экспедиции детально просмотрят, ничего не упустят, сделают анализы.

Взяв лоток под мышку, нацепив на одно плечо рюкзак и сумку, Вакулов снова зашагал дальше, начал отмерять очередные пятьсот метров. И все повторилось сначала. Копал шурф, доставал грунт. Углублял дно ручья, промывал в ледяной воде…

К вершине хребта он вышел вечером, часам к девяти, промокший до нитки, озябший и чертовски усталый. Огляделся. Выбрал для отдыха местечко под нависшей скалой, чем-то похожее на полукруглую нишу. Там было тихо и сухо. Осторожно положил на камни лоток. Сбросил с себя тяжелый и мокрый рюкзак, молоток, лопату, полевую сумку и остальное прочее, необходимое и нужное, что висело на нем, давило, хлопало по бокам все бесконечные четырнадцать часов его рабочего похода.

И что ж он сделал? За эти длинные часы светового дня, работая в одиночку и без перерыва, Вакулов смог взять, смог намыть только двенадцать проб. А вдвоем с рабочим они брали и по тридцать. И в одиночку он прошел всего шесть километров. Иван растянул губы в улыбке: всего шесть! Значит, и топать назад будет поменьше. Посмотрел сверху вниз, на долину, на темное озеро, над поверхностью которого стлался туман, бросил взгляд и туда, где находился их лагерь. Увидел струйку дыма. Рабочий наверняка что-то сообразил, кашеварит. Иван облизнул пересохшие губы. Засосало под ложечкой. Сейчас бы ему чего-нибудь горяченького, чтоб червяка заморить и согреться…

Он сидел на камне, покрытом темным лишайником. В двух шагах от него, за нависшей скалой, где все так же нудно и монотонно моросил дождичек, лишайники на камнях, казалось, ожили. Обычно хрупкие и шершавые, они сейчас преобразились, напитавшись живительной влаги. Из блекло-бурых, серых, грязно-желтых лишайники стали шелковисто– бархатными, мягкими, упругими и обрели свои природные цвета – красные, черные, оранжевые. «Кому непогода, – подумал он, – а кому радость жизни. Всем трудно угодить».