Апекидес вздрогнул, услыхав голос египтянина, и, круто остановившись, взглянул ему в лицо с выражением презрения и гнева.

– Негодяй, обманщик! – выговорил он. – Удалось-таки тебе вырваться из когтей смерти. Но не вздумай опутывать меня своими преступными кознями. Теперь у меня есть против тебя оружие.

– Тс… потише, – отвечал Арбак шепотом. Видно было, однако, по дрожанию его губ и краске, разлившейся по его смуглому лицу, что природная гордость этого потомка царей глубоко уязвлена оскорбительными эпитетами жреца.

– Тише! – повторил он. – Нас могут подслушать, и если посторонние уши, кроме моих, слышали эти слова…

– Ты угрожаешь? Но если бы даже весь город услыхал меня…

– Души моих предков не позволили бы мне просить тебя. Но выслушай меня. Ты сердишься за то, что я оскорбил сестру твою. Но успокойся…погоди одну минуту, умоляю тебя. Ты прав, я обезумел от страсти и ревности, я горько раскаиваюсь в своем сумасшествии… Прости меня. Я, который никогда в жизни ни у кого не просил прощения, умоляю тебя простить меня… Я готов загладить оскорбление и прошу руки твоей сестры. Не трепещи… подумай хорошенько, что значит брак с этим щеголем-греком, в сравнении с союзом со мною? Богатство несметное, происхождение столь древнее, что перед ним ваши греческие и римские фамилии – ничтожны. Ученость… но это ты сам знаешь! Отдай мне сестру свою, и я всей жизнью своей постараюсь загладить минутный проступок.

– Египтянин! Если бы даже я согласился на твое предложение, сестра моя ненавидит самый воздух, которым ты дышишь… Но, кроме того, я не в силах простить твоей вины против меня самого. Я еще могу забыть, что ты пользовался мной как орудием для твоих обманов, но никогда не прощу тебе, что ты заставил меня разделить твою порочную жизнь, что ты сделал меня нечистым клятвопреступником. Трепещи! Скоро твои проделки и твои ложные боги будут разоблачены! Твоя развратная, сластолюбивая жизнь будет выведена на чистую воду, твои лживые оракулы обличены, храм идола Исиды сделается предметом презрения, а имя Арбака – предано в жертву ненависти и гнева народного! Трепещи!

Краска, вспыхнувшая на лице египтянина, сменилась вдруг мертвенной бледностью. Он испуганно озирался, как бы желая убедиться, нет ли кого поблизости, и затем устремил на молодого жреца свой темный, расширенный от ужаса взор, с таким страшным выражением ненависти и угрозы, что всякий другой, не воодушевленный религиозным рвением, как Апекидес, не мог бы вынести этого пристального, ужасного взгляда. Но молодой неофит не смутился и ответил на него взглядом гордого, презрительного вызова.

– Апекидес, берегись! – молвил египтянин глухим, дрожащим голосом. – Что ты замышляешь! Одумайся хорошенько, прежде чем ответить. Может быть, ты говоришь под влиянием гнева, без всякого определенного намерения, или ты уже задумал какой-нибудь план?

– Я говорю по наитию истинного Бога, которому служу, – смело заявил христианин, – и в уверенности, что скоро настанет день, когда с Его помощью человеческое мужество разоблачит твое лицемерие и поклонение демонам. Прежде чем солнце взойдет трижды, ты узнаешь, в чем дело! Трепещи, нечестивый колдун! Прощай!

Все необузданные, дикие страсти, унаследованные египтянином от предков, страсти, плохо скрываемые под маской наружного спокойствия и холодной философии, сразу заклокотали в его груди. Одна мысль быстро сменяла другую. Перед ним воздвигалось непреодолимое препятствие даже к законному союзу с Ионой. Он увидел перед собою человека, который действовал заодно с Главком, разрушая его заветные планы. Этот человек собирался опозорить имя Арбака, изменить богине, которой он служил, не веруя в нее, и наконец обличить его собственные обманы и пороки. Любовь его, доброе имя, мало того, сама жизнь подвергалась опасности, и, по-видимому, уже назначен день и час для осуществления враждебных ему планов. Из слов Апекидеса он узнал, что молодой жрец принял христианство, а ему было известно, какое непоколебимое религиозное усердие воодушевляет последователей этой веры.

«Так вот каков мой враг! – подумал он, сжимая в руке свой стиль. – И этот враг в моей власти…»

В эту минуту оба очутились у храма. Египтянин еще раз торопливо оглянулся, – никого поблизости… тишина и безлюдье соблазнили его.

– Так умри же из-за своего безрассудства! – пробормотал египтянин. – Исчезни, живое препятствие к моему благополучию!

И в то мгновение как молодой христианин повернулся, чтобы уйти, Арбак высоко занес руку над левым плечом Апекидеса и дважды вонзил свое острое оружие в его грудь.

Апекидес упал, пораженный в самое сердце, упал даже не вскрикнув, у подножия священного храма.

Несколько мгновений Арбак смотрел на него с дикой, животной радостью победы над врагом. Но вдруг его осенило сознание опасности, которой он подвергается. Он тщательно вытер оружие об высокую траву и об одежду своей жертвы, потом закутался в плащ и уже собирался уйти, как вдруг увидел перед собой фигуру молодого человека, идущего к нему навстречу, как-то странно шатающегося. Спокойный свет луны прямо падал на его лицо, казавшееся при бледных лучах белее мрамора. Египтянин узнал черты и фигуру Главка. Несчастный обезумевший грек пел какую-то бессвязную, сумасшедшую песню, состоявшую из обрывков гимнов и священных од, бессмысленно переплетенных.

«Ага! – подумал египтянин, сразу угадав его состояние и чем оно вызвано. – Значит, адское зелье действует, и судьба привела меня сюда нарочно, чтобы я мог одолеть двух врагов сразу!»

Поспешно, почти бессознательно он отпрянул в сторону от часовни и спрятался в густой зелени. С этого наблюдательного поста он, как тигр из логовища, караулил приближение второй жертвы. Он подметил блуждающий, беспокойный огонь в прекрасных глазах афинянина, судороги, искажавшие его черты, правильные как у статуи, и подергивавшиеся бескровные губы. Он видел, что грек совершенно потерял рассудок. Однако, когда Главк приблизился к телу Апекидеса, из которого медленно стекала на траву струя алой крови, – такое страшное и необычайное зрелище не могло не поразить даже его отуманенного, блуждающего рассудка. Он остановился, провел рукой по лбу, как бы стараясь собраться с мыслями, и проговорил:

– Эй, Эндимион, как ты крепко заснул! Что сказала тебе луна? Глядя на тебя, меня берет зависть! Пора вставать! – И он нагнулся, с намерением приподнять мертвое тело.

Забыв все, не чувствуя более никакой слабости, египтянин выскочил из засады и, в то время как грек нагибался, с силой повалил его наземь, как раз на тело христианина. Затем, возвысив свой могучий голос, закричал изо всех сил:

– Эй, граждане, помогите! Сюда, сюда скорее! Убийство перед самым храмом. Спешите, иначе убийца скроется!

С этими словами он поставил ногу на грудь Главка, – напрасная предосторожность, так как от действия снадобья и от силы падения