- Куда надо: в дурдом, - и они ее увезли прямо в чем она была: в мокром халате и фартуке.

Тоня так и не сказала ни отцу, ни сестре, куда же упекли мать, и Алевтина обзвонила все психиатрические больницы города, прежде чем выяснила, что она попала в Кащенко. Ей удалось даже повидать Софью Сергеевну, запуганную и дрожавшую, но дежурный врач заявил ей безо всяких сантиментов: если, как она утверждает, ее мать попала сюда противозаконно, то вот заведующая выйдет в понедельник и во всем разберется - а пока он назначил ей лечение. Она, Алевтина, просто места себе не находит: мать плачет и умоляет ее спасти, она может не выдержать в психушке до понедельника, - а к кому обратиться, не знает: никого, кроме меня, у нее знакомых в этой области нет.

- А ваша мама когда-нибудь лечилась у психиатра? - спросила я на всякий случай.

- Нет, никогда. Она в свои семьдесят пять соображает так, как дай Бог каждому. Что мне делать, что делать? И муж, как на грех, в командировке!

Я тоже не сразу сообразила, что в таких случаях надо делать. Я, конечно, не Александра, но мне тоже не нравится, когда здоровую старушку запихивают в сумасшедший дом. Надо же, какие разные бывают сестры… Алевтина мне всего лишь соседка, мать ее я вообще в глаза никогда не видела - но что же делать, надо как-то спасать человека!

Сволочи, подумала я, ловко выбрали момент - в пятницу вечером в приемном покое работает один лишь дежурный врач, ему не до всяких тонкостей, он не будет разбираться с жалобами «больной», если направление в порядке. Ну а пробыв трое суток в буйном отделении - а новеньких всегда помещают среди самых тяжелых пациентов в так называемых надзорных палатах - и впрямь можно свихнуться… Кто же может мне помочь? Будь я в своем родном городе, я бы подняла на ноги родителей или своих учителей, но к кому же мне обратиться здесь?

Я не настолько хорошо знакома с Богоявленской, чтобы просить ее вмешаться в это дело -да и все равно она ничего не станет предпринимать в воскресенье. Моя рука уже потянулась к телефону, чтобы позвонить Володе, но я заставила себя отбросить эту мысль как неудачную. Мало того, что Володя выручает меня по работе и занимается моими делами, так я хочу его еще втянуть в конфликт с коллегами! К тому же он все еще на меня дуется, как маленький, и просить его сейчас о чем-то - это просить об одолжении, а я не терплю одолжений. Нет, я справлюсь сама.

- Алевтина, приготовьте, пожалуйста, те вещи, в которые можно будет переодеть вашу маму… Лучше всего - спортивный костюм, куртку и кроссовки.

У нее загорелись глаза:

- Так вы надеетесь?

- Посмотрим, что можно будет сделать…

Я посмотрела на часы: было уже около одиннадцати, вот-вот должен был подъехать Эрик - сегодня мы планировали встретиться с важным свидетелем в дальнем Подмосковье, но поездку придется отложить, раз появилось более срочное дело. Эрик появился у меня очень довольный собой и даже погладил рычащего Гришку по загривку:

- Лида, я знаю теперь, почему твоя сестра увлеклась спиритизмом!

Я не дала ему договорить:

- Эрик, вынуждена тебя огорчить, но сегодня мы с тобой не занимаемся расследованием, а едем в Кащенко с Алевтиной Борисовной, - и я кивком головы указала ему на соседку, разглядывавшую его с жадным интересом: семейная трагедия или нет, но не обратить внимания на такого красавца могла бы только слепая - или лесбиянка.

Эрик молча выслушал мой рассказ и только спросил:

- Что ты собираешься делать?

- Не знаю, посмотрим, в зависимости от обстоятельств.

Я оделась немного не по сезону, в нарядные сапоги на изящном тонком каблуке и утепленное дорогое пальто из букле. «На Западе уже никто не носит кожу, это прошлый век», - так утверждал Виктор, буквально навязывая мне его в свой последний приезд в Москву. На голове я постаралась соорудить вместо вороньего гнезда нечто более приличное; шрам на лбу был уже почти не заметен. Мне надо было произвести впечатление гранд-дамы: женщины, уверенной в себе, небедной и со связями - на чиновников от медицины такие вещи обычно действуют. В машине мы молчали; Эрик не хотел говорить о наших детективных занятиях при посторонних, а я собиралась с мыслями, иногда задавая вопросы Алевтине.

Больница имени Кащенко, или Канатчикова дача, - одна из старейших московских психушек; побывав в студенческие годы в ней на экскурсии, я достаточно хорошо запомнила расположение корпусов. От ворот до первого из больничных зданий - это был старый кирпичный дом еще дореволюционной постройки - нужно было пройти чуть ли не полкилометра по широкой аллее. Ворота были на этот раз открыты, но я попросила Эрика оставить машину по ту сторону больничной ограды. Мы быстрым шагом дошли до административного корпуса, и гут я взяла инициативу на себя. Увы, на этот раз мне немного не повезло - если бы дежурным администратором был мужчина, да еще молодой, моя миссия вполне могла бы увенчаться успехом. Но дежурила пожилая, полная, крашенная хной женщина, которая так боялась какой-либо ответственности вообще, что она не желала не только в чем-то разбираться и принимать решения, но даже сообщить мне свою фамилию. Она сразу сообразила, что это дело грозит большими неприятностями - столько правил и инструкций было нарушено при госпитализации Гришиной бабушки - и твердо убеждена была только в одном: она не будет иметь с этим ничего общего! Вот в понедельник выйдет на работу главврач - и тогда…

- Как ты думаешь, она просто совок или тоже в этом замешана? -равнодушным тоном спросил меня Эрик, когда мы уже направлялись к корпусу, в котором была заключена Софья Сергеевна; он краем глаза видел даму-администратора, когда та выпроваживала меня из кабинета.

- Нет, конечно, просто она не хочет отвечать за чужие грехи. Уж кто получил взятку, так это психиатр из районного диспансера - тот, кто выписал путевку и вызвал перевозку. И я думаю, это была приличная сумма - ведь такая квартира, как у родственников Алевтины, стоит сумасшедшие деньги, можно и родную мамочку в сумасшедшие записать. Ох уж этот квартирный вопрос, который портит москвичей во все времена! Боюсь, Софья Сергеевна далеко не одна здесь такая…

Боже мой, думала я про себя, как теперь Эрик будет относиться к моим коллегам-психиатрам; неужели он считает, что каждый второй из нас - продажная шкура, хапуга и взяточник? И мне стало до слез обидно за тех, кто, как мои родители, мои учителя и моя сестра, посвятили всю свою жизнь душевнобольным… Вслух же я сказала:

- Знаешь, Эрик, среди психиатров не больше сволочей и святых, чем среди людей любых профессий.

Впрочем, эти мысли вовсе не мешали мне действовать. Как и всегда по выходным, в больнице были посетители, и мы не привлекли к себе особого внимания, когда позвонили в дверь лечебного корпуса. Впустившая нас пожилая привратница спросила только:

- Вы в какое отделение?

- Седьмое женское.

- А-а, тогда на третий этаж направо.

Мы с Эриком молча следовали за Алевтиной; возле входа в отделение пришлось ждать дольше. Медсестра, наконец открывшая нам дверь, строго оглядела нас, поджав губы: