Секретарши и ассистенты уже разошлись подомам. Дуг Витрано закрыл на ключ входную дверь и зашагал по дорожке кроскошному особняку, стоявшему позади здания.

Там, сидя за столом с закатанными рукавами,его ждал Чарли Боген.

Патрик умудрился поставить “жучки” в каждомкабинете, за исключением офиса старшего партнера. На это Боген неоднократноуказывал во время скандалов, вспыхивавших после пропажи денег. Уходя, он всегдазапирал кабинет на хитроумный замок, так что посторонний попасть туда никак немог. Много раз Боген упрекал партнеров в непростительной беспечности, особенноВитрано, по телефону которого и велись разговоры с Грэмом Данлэпом, позволившиеПатрику узнать о переводе денег. Споры на эту тему едва не заканчивалисьдракой.

В то же время Боген не мог заявить, что у негосуществовали хоть какие-то подозрения относительно шпионажа в собственнойфирме. В противном случае почему он не предупредил своих легкомысленных коллег?Нет, Боген всего-навсего проявлял осторожность, а потом ему просто повезло.Самые серьезные разговоры всегда велись именно в его кабинете. Замок запиралсяв течение нескольких секунд, а ключ от него был только у самого хозяина. Вотсутствие Богена туда не могли войти даже уборщицы.

Плотно прикрыв за собой дверь, Витраноопустился в мягкое кожаное кресло напротив стола.

– Сегодня утром я виделся с сенатором, –сообщил Боген. – Он пригласил меня к себе домой.

Отец сенатора и мать Богена были братом исестрой, а сам сенатор старше своего двоюродного брата на десять лет.

– Как у него настроение? – спросил Витрано.

– Не сказал бы, что хорошее. Он хотел узнатьпоследние новости о Лэнигане, и я поделился тем, что знаю. Насчет денегпо-прежнему ничего не известно. Он очень нервничал по поводу имеющейся у Лэниганаинформации. Я уверил сенатора, как делал и ранее, в том, что связывался с нимтолько из этого кабинета, единственного, где не было “жучков”, поэтому у негонет оснований для беспокойства.

– Но он все-таки встревожен?

– Конечно. Спросил, существуют ли какие-либодокументы, свидетельствующие о его контактах с Арициа. Я опять ответил – нет.

– Что, безусловно, является правдой.

– Да. Документов, где упоминалось бы имясенатора, не существует. Все наши договоренности были устными, причем о делахмы говорили чаще всего на поле для гольфа. Я напоминал ему об этом тысячу раз,однако он хочет слышать это снова и снова, особенно теперь, когда Патриквернулся.

– А о кладовке ты ему не говорил?

Глядя на покрывавший стол тонкий слой пыли,оба еще раз переживали случай, происшедший в январе девяносто второго года.Месяцем раньше министерство юстиции приняло решение в пользу Арициа, а ещечерез шестьдесят дней должны были поступить деньги. Неожиданно появился самАрициа без всякого предупреждения и в отвратительном настроении. Патрик был ещездесь, до его исчезновения оставалось чуть более трех недель. Фирма уже началадорогостоящий ремонт офисов, и по этой причине Боген не мог принять гостя всвоем кабинете: там работали маляры, а мебель была покрыта мешковиной. Арициапровели в небольшую комнату для переговоров напротив кабинета. Из-за царившейтам тесноты комнату прозвали кладовкой. Окна отсутствовали, а потолок былскошен: находилась она под лестницей.

Считавшийся вторым в иерархии фирмы Витранонервничал. Начался разговор. Арициа выходил из себя: как же, юристы готовилисьзаработать тридцать миллионов долларов. Теперь, убедив министерство юстиции всвоей правоте, он считал, что отдавать такие деньги в качестве гонорара –абсурд. Боген и Витрано стояли на своем, и атмосфера быстро накалилась. Онипредложили обратиться к подписанному сторонами контракту на предоставлениеюридических услуг, однако Арициа было на все наплевать.

В самый разгар перепалки Арициа вдруг спросил:какую часть тридцати миллионов получит сенатор? Ожесточившийся Боген ответил,что это не имеет никакого отношения к теме разговора. Арициа настаивал: его этокасалось напрямую, потому что речь шла о его деньгах. Он с ходу начал проклинатьсенатора и всех политиков, вместе взятых, забыв о том, как родственнику Богенапришлось попотеть в Вашингтоне, оказывая давление на военных моряков, наПентагон и министерство юстиции, чтобы те благосклонно отнеслись кпредоставленной Арициа информации.

“Сколько он получит?” – продолжал кричатьАрициа.

Боген придерживался избранной тактики иговорил, что о сенаторе не забудут. Он напомнил собеседнику: тот выбрал ихфирму именно из-за надежных политических связей – и с жаром добавил, что положитьв карман шестьдесят миллионов далеко не так плохо, особенно если помнить овысосанной из пальца информации.

Сказано сторонами было слишком много.

Арициа предложил гонорар в десять миллионов.Боген и Витрано отвергли эту смешную цифру без всяких раздумий.

Изрытая проклятия, Арициа в гневе покинулкладовку.

Телефонов там не было, и все же специалистыобнаружили два микрофона: один – под столом, там, где сходились углом дведеревянные планки, второй – на единственной в кладовке книжной полке, между древними,покрытыми пылью справочниками. Предполагалось, что книги украсят спартанскуюобстановку комнаты для переговоров.

Вне себя от горя после потери целого состоянияи обнаружения людьми Стефано “жучков”, Боген и Витрано о встрече в кладовкедолго не вспоминали: к чему? Арициа не было сказано ни слова: этот негодяй ссумасшедшей скоростью выставил фирме иск и слышать не мог их имен безсодрогания. Через какое-то время разговор тот стерся из памяти. Да и был ли онвообще?

С возвращением Патрика приходилось признать,что был.

Оставался, правда, шанс: а вдруг микрофоны несработали или Патрик в спешке не обратил внимания на говорившееся в кладовке? Вздании и без того хватало “жучков”. Словом, оба считали, что Патрик остался вневедении относительно беседы с Арициа.

– Да и вряд ли бы он стал хранить пленкистолько лет, – заметил Витрано.

Боген промолчал. Он сидел со сложенными наживоте руками и наблюдал за тем, как в воздухе над столом кружатся пылинки.Господи, а ведь как все могло бы получиться!

Он получил бы пять миллионов, столько же,сколько и сенатор. И никакого банкротства, никакого развода. Все так же жил быс женой дома, в семье. Из пяти миллионов сделал бы сначала десять, а сейчас,наверное, уже и двадцать – настоящие большие деньги, означавшие абсолютнуюсвободу. Они уже почти лежали на этом столе, а Патрик украл их!