– Том, дружище, а целый ураган вы бы не моглиизобразить? Самую завируху, когда с одной стороны уже отбушевало и успокоилось,а с другой только начинается. Чтобы все как есть было нарисовано: от негров,которых швыряет на кокосовые пальмы, и до кораблей, что с волной перекатываютсячерез весь остров. И вырванные доски, как гарпуны, летят по воздуху, и мертвыепеликаны несутся мимо, будто они вылились из тучи вместе с дождем. Нарисуйтебарометр, который стоит на двадцати семи, и ветроуказатель, сорванный с места.Нарисуйте большую отмель, залитую водой, и луну, которая выглядывает в просветмежду тучами. Пусть там будет водяная стена, как она встает и обрушивается,хороня под собой все живое. Пусть будут женщины, которых смыло в море, а ветерсорвал с них одежду. Пусть мертвые негры качаются на волнах и взлетают ввоздух…

– Понадобится очень большой холст, – сказал ТомасХадсон.

– Плевать на холст! – сказал Бобби. – Я вамдостану грот-марсель со шхуны. Мы с вами напишем такую, черт побери, картину,какой еще мир не видал, и наши имена войдут в историю. Довольно вам малеватьвсякие ерундовые картинки.

– Лучше все-таки я напишу смерч, – сказал ТомасХадсон.

– Валяйте, – сказал Бобби, неохотно спускаясь свысот своего грандиозного замысла. – Это разумно. Но, ей-богу, со всемтем, что мы оба видели и знаем, а к тому же еще с вашим умением, у насполучились бы замечательные картины.

– Я завтра же начну работать над смерчем.

– Ладно, – сказал Бобби. – Это будет начало.Но, ей-богу, хорошо бы нам с вами написать и этот ураган тоже. А что, гибель«Титаника» кто-нибудь изображал?

– В больших масштабах нет.

– Может, нам за это взяться? Меня всегда увлекали такиесюжеты. Вы бы постарались передать на картине холод айсберга, когда он отходитпосле толчка. А кругом все в густом тумане. Изобразите все подробности.Изобразите того человека, что сел в шлюпку с женщинами, потому что он, мол,яхтсмен и сможет их спасти. Нарисуйте, как он лезет в шлюпку, этот верзила,наступая прямо на женщин сапогами. Он, наверно, был похож на того типа, которыйсейчас спит наверху. Вот вы бы поднялись сейчас туда и нарисовали его, пока онспит, пригодится для картины.

– Мне кажется, лучше нам все-таки начать со смерча.

– Том, я хочу, чтоб вы были по-настоящему великимхудожником, – сказал Бобби. – Бросьте все эти ваши детские забавы. Выпросто растрачиваете себя по-пустому. Смотрите, меньше чем в полчаса мы с вамисочинили три картины, а я еще даже не открыл кранов своей фантазии. Ну, чем выдо сих пор занимались? Рисовали негра, который ловит на берегу черепаху. Дажене зеленую черепаху. Самую обыкновенную черепаху. Или двух негров в лодке, гдена дне копошится куча лангустов. По-пустому, по-пустому растрачиваете своюжизнь.

Он умолк и, достав из-под стойки бутылку, торопливо глотнулиз горлышка.

– Это не считается, – сказал он ТомасуХадсону. – Вы этого не видели. Слушайте, Том, три картины, что мы тутсочинили, замечательные картины. Великие картины. Мировые картины. Могли бывисеть в Хрустальном дворце среди шедевров всех времен. Ну, кроме первой,пожалуй, там сюжет поскромнее. А ведь мы еще не принялись за работу. Что наммешает написать такую картину, которая бы превзошла все эти три? Как вы насчетэтого?

Он еще раз глотнул из бутылки.

– Насчет чего?

Бобби перегнулся через стойку, чтобы его никто больше неслышал.

– Вы только не шарахайтесь, – сказал он. –Пусть вас не смущает размах. Нужно дерзать, Том. Давайте напишем с вами конецсвета. – Он выдержал паузу. – В натуральную величину.

– Ого.

– Ничего не «ого». Вот слушайте. Только что разверзсяад. Трясуны собрались на радение в свою церковь на горе и голосят на непонятныхязыках. И тут же черт с вилами, он их сгребает и грузит на повозку, а онистонут, и вопят, и взывают к Иегове. Повсюду валяются распростертые на земленегры, а вокруг них и прямо по их телам ползают лангусты, мурены и морскиепауки. В одном месте что-то вроде большого открытого люка, из которого идетпар; черти волокут туда и негров, и трясунов, и священников, и всех сваливают вэтот люк, и больше мы их не видим. А в бурном море вокруг острова кишмя кишатакулы – и колючие, и сельдевые, и нокотницы, и пилоносы; и кто пытаетсяспастись вплавь, чтобы черти его не загребли вилами, тот сразу попадает акуламв пасть. Пьяницы спешат хлебнуть напоследок и отбиваются от чертей бутылками.Но черти все-таки загребают их или же их волной смывает в море, где уже к темакулам прибавились новые, а дальше кружат по воде киты, и кашалоты, и ещеразные морские чудища, так что кого не сожрут акулы, тому все равно далеко неуйти. Склоны холмов усеяны собаками и кошками, за ними тоже охотятся черти сосвоими вилами, собаки скулят и увертываются, а кошки царапают чертей когтями, ишерсть на них стоит дыбом, и в конце концов они бросаются в море и плывут вовсю мочь. Иная акула ударит хвостом, и видно, как она скрывается под водой. Но многимудается проскочить.

Из люка уже пышет удушливым жаром, а некоторые чертипообломали о священников свои вилы, и теперь им приходится тащить туда людейвручную. А в самом центре картины стоим мы с вами и спокойно смотрим на все,что творится кругом. Вы чего-то записываете в блокноте, а я то и делоприкладываюсь к бутылке, чтобы освежиться, и вам тоже даю. Порой какой-нибудьчерт, весь взмокший от натуги, тащит чуть не прямо на нас жирного священника, атот упирается, цепляясь пальцами за песок и истошным голосом призывая Иегову, ичерт говорит нам: «Пардон, мистер Том. Пардон, мистер Бобби.. Совсем запарилсясегодня». А на обратном пути, когда он бежит за следующим священником, утирая сморды пот и грязь, я ему предлагаю выпить, но он отвечает: «Нет, мистер Бобби,спасибо. На работе не употребляю». Ох, и картина же получится, Том, если мысумеем придать ей нужный размах и движение.

– Ну, мне кажется, на сегодня мы уже сочинили большечем требуется.

– Да, черт побери, пожалуй, вы правы, – сказалБобби. – Тем более что от этого занятия – сочинять картины – у меня вгорле сохнет.

– Был один человек, Босх, он писал в таком духе и оченьздорово.

– Это тот, что по электричеству?

– Нет. Иероним Босх. Он жил очень давно. Очень хорошийхудожник. И у Питера Брейгеля есть такие сюжеты.

– Он тоже давно жил?

– Очень давно. Очень хороший художник. Вам быпонравился.

– К чертям всех старых художников, – сказалБобби. – Им до нас далеко. И потом конец света до сих пор не наступил, такоткуда этому Босху было знать о нем больше, чем знаем мы?