Правда, его немножко смущало, что тот самый заказ он получилчерез отца, на выставку в Манеж две его картины определил дядя Вася, другсемьи, бывший главный архитектор столицы, а программку на Третьем канале делалапродвинутая дочь другого старинного отцовского приятеля, редактора какого-толитературного журнала.

Отец тоже был художником.

Вернее, это Димочка был художником тоже. Всю жизнь его отецзанимал начальственные посты в Союзе художников и в разнообразных комитетах,подкомитетах, комиссиях, подкомиссиях и президиумах — кажется, “подпрезидиумов”все же никогда не существовало. Отец был “широко известен в узких кругах”, иДимочка некоторым образом шел не то что по проторенной, а, можно сказать, похорошо асфальтированной дорожке, оборудованной фонарями и автозаправочнымистанциями.

Это его смущало, да.

Лучше бы, конечно, все сделать самому. Лучше бы, конечно, онбыл “самородок” из глухой провинции, пришедший перевернуть мир, заставитьпланету искусства сойти с орбиты и начать вращаться в каком-то совсем другомнаправлении, чтобы штурмом взять столичных снобов, зажравшихся и давно оторвавшихсяот истинных ценностей, но…

Но получилось так, что он сам и был этим столичным снобом.

Ну и что? Ему не пришлось никому ничего доказывать, иработать до кровавых мозолей тоже не пришлось, и голодать в нетопленых съемныхразвалюхах, экономя деньги на дорогие краски и холсты. Все это чрезвычайноромантично, конечно, но Димочка вполне понимал, что лучше так, как есть.

Пусть он не просто художник, а художник тоже. И нет никакойпринципиальной разницы, откуда выплыл тот самый заказ от мэрии, самое главное,что он был. Ведь был? Был. И будет еще не один, в этом Димочка совершенноуверен. И иллюстрации его нисколько не хуже, чем у других. Может быть и… нелучше, но ведь и не хуже.

Все в его жизни было хорошо и правильно, и, если бы неошибка, допущенная недавно, он был бы совершенно спокоен и счастлив,разглядывал бы тощую шейку дуры Сурковой и чувствовал бы себя гордым иуверенным победителем.

Да. Ошибка.

И как это он?.. Нет, ничего такого, он во всем разберется,ему только нужно время. Совсем немного времени, и он все уладит. Дернул егочерт тогда! Следовало бы все проверить хорошенько и получше замести следы, а онпонадеялся на свое обычное везение, и напрасно.

Самое главное, что она узнала об этом. Даже не сама ошибка,а именно то, что об этом знала она, тревожило его ужасно. Так, что впереполненном и душном школьном зале он вдруг почувствовал, как по спинехолодным ужом прополз омерзительный влажный страх. Прополз от шеи вниз и замергде-то над брючным ремнем, на позвоночнике.

Никакой ты не гордый победитель, так прошипел ему этотстрах, неизвестно как материализовавшийся еще и в голове, и рептилия напозвоночнике шевельнулась.

Никаких ошибок ты не совершал. Ты совершил преступление ибудешь за него отвечать.

Отвечать, отвечать…

Ты слабый и хлипкий, зарвавшийся мальчишка. Чтобы неотвечать, тебе придется совершить еще одно преступление, и ты вполне к немуготов. И время тебе нужно вовсе не для того, чтобы “разобраться с ошибкой”, адля того, чтобы как следует подготовиться ко второму действию. Ружье, висевшеена стене в первом акте, уже выстрелило. Ты сам выстрелил из него и теперьтолько изображаешь, что видишь его впервые. Во втором действии тебе придетсястрелять снова, а дальше — посмотрим. Тобой ведь очень легко управлять, тыслишком любишь, чтобы в твоей жизни все было хорошо и правильно, чтобы всякиебезмозглые серые мыши, вроде Маруси Сурковой, стадами паслись неподалеку оттвоего царственного львиного ложа, трепеща и выжидая, которую ты предпочтешь наэтот раз, и млели от восторга, и, как загипнотизированные, сами шли прямо впасть…

Димочка дрогнул всем своим хорошо ухоженным, стройным идлинным телом — он всегда очень внимательно и придирчиво следил за ним, выбиралдля него наряды и подходящие диеты, холил, пестовал и вполне заслуженногордился, — подтянул безупречную складку на брюках и положил ногу на ногу, чегостарался никогда не делать, считая это дурным тоном.

На сцене что-то говорил бывший одноклассник Потапов,почтивший своим высочайшим присутствием скромный школьный праздник. В другоевремя Димочка с удовольствием возобновил бы знакомство, тем более они сПотаповым явно выделялись на общем фоне серых посредственностей иполунеудачников, в которых превратились все одноклассники, даже подававшиесамые большие надежды. Как раз Потапов никаких надежд в школе, помнится, неподавал, и семья у него была так себе: отец инженер, а мать то ли врач, то лиакушерка в роддоме. Димочка, наоборот, цену себе всегда знал, и дружбы сПотаповым никогда не водил, и, как выяснилось, напрасно.

Впрочем, еще не поздно. Дмитрий Лазаренко — человек известный,даже можно сказать, популярный, и Потапов, если он только не остался прежнимдураком и хамом пролетарского происхождения, оценит Димочкино желание как-то…объединиться перед унылой, недалекой и серой толпой.

Обретая в этих приятных думах прежнюю уверенность в себе,Димочка наткнулся взглядом на шею Мани Сурковой, которая так вертелась на своемстуле, как будто сидела на муравейнике.

Что-то там было неприятное, в истории их бурного романа.Что-то неприятное, тяжелое, отвратительное, как последнее объяснение. Ах, да.Ребенок.

Она забеременела и решила, что Димочка возжелает немедленностать отцом. Она ни за что не соглашалась делать аборт, потому что, видите ли,хотела ребенка. Все было как в кино: он подлец, она святая, только Димочка, вотличие от киношных героев, виноватым себя совершенно не чувствовал и былуверен, что и двадцать, и тридцать, и сорок лет спустя ему будет совершеннонаплевать на этого ребенка, каким бы он ни был. Его существование илинесуществование не имело к нему никакого отношения и было ему неинтересно.

Тогда на прощанье Лазаренко поцеловал ее в макушку, потрепалпо персиковой, “подлинной”, не обезображенной никакой косметикой щечке, ибольше никогда ее не видел.

Может, она даже и родила тогда сдуру, кто ее знает. Секунду ондумал, не стоит ли ее спросить, когда кончится эта всем надоевшая волынка сречами и приветствиями, и решил, что спрашивать не станет. Еще ударится ввоспоминания, слезы и сопли, что он тогда будет с ней делать?

Кроме того, он должен выполнить то, ради чего, собственно, ипришел сюда.

Он старался не думать об этом, задвигая мысли в самый темныйугол сознания, и знал, что, когда ему все же придется заглянуть туда, он увидитвсе ту же отвратительную до дрожи рептилию страха.

Если бы она не узнала, у него было бы время все исправить.Он просто-напросто сделал ошибку. Он не хотел ничего дурного, он просто сделалужасную ошибку и готов… Нет.