С работы шел отец, увидал пропадавшего ни за грош сына имоментально спас его, разогнав осатаневших мальчишек.

“Ты что, Митька?! — сильно прижав его к куртке, спросилотец. Куртка снаружи была очень холодной и славно пахла отцом и морозом.Потаповские слезы тонкой слюдяной пленкой застывали на ней. — Ты разве непонимаешь, что это уже никакая не игра, a просто… издевательство какое-то? Чтоэто за игра, когда все на одного?! Зачем ты в нее ввязался, ты же разумныйчеловек, а не безмозглое чучело! И доблести в этом никакой нет, только глупостьодна!”

Потапов плакал — перед отцом не стыдно, перед отцом вполнеможно и поплакать, — утирал мокрые горящие расцарапанные щеки колкой отрастаявшего снега варежкой, очень жалел себя, и любил папу, и остро ненавиделврагов, с которыми так и не справился.

С тех самых пор он остерегался толпы и раз и навсегдаусвоил, что силы противника вполне могут быть превосходящими.

Вряд ли те, на крыльце, могли чем-то ему помешать или…навредить, но еще раз проходить мимо них, тем более спасаясь бегством, Потаповне желал.

Он решительно шагнул в школьную раздевалку, сощурился отвнезапно упавшего, как с неба, очень яркого света и сказал охраннику:

— Саша, я же сказал, чтобы ты в машину возвращался. И неделай такое лицо, я здесь долго не пробуду. Ну, съездите с Пашей в “Макдональдс”.Денег дать?

Он всегда отправлял их поесть, за что и охранники и водителиего очень ценили.

— Не могу, Дмитрий Юрьевич, — с сожалением ответил охранник.Поесть ему очень хотелось, да и пока ездили бы, время прошло, — объектнезнакомый, люди чужие, черт знает… — Не поедем мы никуда. И в машину я невернусь.

Потапов вздохнул, уже понимая, что от охранника ему неотвязаться.

— Ладно, Саша. Только ты того… служебное рвение особенно недемонстрируй. Все-таки я здесь учился когда-то и директриса, по-моему, ещестарая…

Охранник кивнул и с некоторым высокомерием посмотрел вкашемировую потаповскую спину.

Надо же, какой нежный! “Директриса, по-моему, еще старая”! Иесть ему дело до этой самой директрисы! Он кто? Он большой человек, министр, послухам — а слухи, которые бродят от водителей к охранникам и обратно, гораздовернее, чем те, которые бродят от Чубайса с Вяхиревым к Сванидзе с Киселевым, —скоро вице-премьером станет, если нигде не лопухнется. Конечно, ивице-премьерский век недолог, но зато сладок, ох как сладок, это охранник Сашаточно знал, а этот малахольный о какой-то там директрисе печется! Да она должнанепременно в курином обмороке пребывать, если только ей уже сообщили, что уподъезда школы стоит “Мерседес” “самого Потапова”!

Дмитрию Юрьевичу удалось беспрепятственно дойти примерно досередины вестибюля, когда наперерез ему бросилась какая-то смутно знакомаятетенька в прозрачной кофточке с бантами на шее и оборками на груди, животе иплечах. На голове у нее были локоны, а в руках громадная коленкоровая папка.

Потапов содрогнулся.

— Здравствуйте! Вы наш выпускник? В каком году вы окончилишколу и кто был ваш классный руководитель? Вы раньше посещали подобные вечераили сегодня приехали в первый раз? Вы общаетесь с кем-то из бывших одноклассниковили дружбу ни с кем так и не сохранили?

Безостановочно выстреливая в него вопросами, онаодновременно шарила глазами по потаповской физиономии и заглядывала в своюгигантскую папку, как будто черпала вопросы оттуда. Глаза у нее были живые, горячие,черные, и смутное воспоминание в голове у Потапова неожиданно оформилось,выступило из тумана и приобрело совершенно конкретные очертания.

— Тамар, — перебил ее Потапов, — это ты, что ли?

Тетенька перестала выстреливать свои вопросы и всмотрелась внего с некоторым недоверием.

— Это я, — сказала она почти нормальным голосом, — а вы кто?

— А я Митя Потапов, — сообщил он, смутно радуясь тому, чтохотя бы один человек не узнал его с первого взгляда, — мы с Кузей на литературепрямо за вами сидели. Ты всегда Кузе давала списывать, а Суркова мне. Ты что,не помнишь?

Тетенька, бывшая раньше Тамарой Бориной, быстро вздохнула,от чего все ее банты и оборки совершили волнообразное движение, еще развгляделась в него и вдруг ойкнула на весь вестибюль так, что на них оглянулисьвсе, не посвященные в то, что среди них “сам Потапов”, и прикрыла рот ладошкой,как будто опасаясь, что не справится с собой и завизжит.

Потапов растерялся. Он не ожидал такой… чересчур живойреакции. И охранник за плечом нервировал его ужасно.

— Ми… Ми-тя? — по слогам переспросила бывшая Тамара. — Ми…тяПотапов?

— Ну да. Ты же ведь Тамара, правильно? Тамара Борина.

— Я… не Борина, — заикаясь, пролепетала тетка, очевидно,плохо понимая, о чем именно она говорит, — я теперь Селезнева, а раньше былаУварова… — она оглянулась по сторонам, как бы ища поддержки и опоры в привычномокружающем мире, и наткнулась на насмешливый взгляд потаповского охранника. Наохранника она уставилась почему-то с ужасом.

Потапов тоже оглянулся, чтобы посмотреть, что именно вызвалов ней такой небывалый эмоциональный подъем.

Ничего особенного он не увидел. Только охранника Сашу, заплечом которого открывался школьный вестибюль, залитый беспощаднымэлектрическим светом и выкрашенный в скамеечный темно-голубой цвет. Сиротскиезеркала без рам отражали лица и спины учеников, пришедших на “встречу друзей”.Их было на удивление много. Потапов был уверен, что на эту самую встречу, кроменего, идиота, явятся еще два-три таких же придурка и классная руководительницаКалерия Яковлевна. Но в зеркалах отражалось великое множество народу, и онвспомнил, какую бурю пришлось пережить школе, прежде чем директриса приняларешение повесить эти зеркала.

“Какие еще зеркала в школе?! Что вы хотите тамрассматривать?! Вы приходите сюда за знаниями, а вовсе не за тем, чтобылюбоваться на себя в зеркало! Или вы собираетесь перед ним красоту наводить?!Так здесь школа, а не салон красоты!”

“А почему тогда в учительской зеркало есть?! — кричалкомсорг Вовка Сидорин. — Почему учителям можно красоту наводить, а нам нет?!”Потапов помалкивал. Его зеркала в вестибюле не слишком интересовали. Он читалХемингуэя и весь был в той войне, в тех страданиях, смертях и любви.

— Господи, — пробормотала рядом Тамара Селезнева, бывшаяБорина, бывшая Уварова, — Митя Потапов… это… ты?

— Я, — согласился Потапов, которому надоел этот разговор, —а ты не видела никого из… наших?

Он не слишком понимал, что имеет в виду под словом “наши” —одноклассников, наверное, — но ему хотелось поскорее отойти от ТамарыБориной-Уваровой-Селезневой — а просто так бросить ее ему было почему-тонеловко.