Он всматривался мне в лицо, изучал его, будто по какой-топричине ответ для него был важнее, чем следовало бы.

Я знала, чего он от меня ждет. Он ждет признания, что яоборотень какого-то вида. Трудность в том, что сознаться я не могла, потому чтоэто неправда. Я стала первой человеческой Нимир-Ра у леопардов, их королевой,за всю историю всех пардов. Леопарды мне достались в наследство, когда я убилаих прежнего вожака, чтобы он меня не убил. Еще я была Больверком местной стаиволков. Больверк — это больше, чем телохранитель, и меньше, чем палач. Восновном его работа сводится к тому, чтобы делать то, чего Ульфрик делать неможет или не хочет. Местным Ульфриком был Ричард Зееман. Пару последних лет мыс ним то сходились, то расходились, и сейчас разошлись очень, очень далеко.Последней брошенной мне репликой была такая: «Я не хочу любить женщину, которойсреди чудовищ комфортнее, чем мне». И что я могла на это сказать? Что вы моглибы на это сказать? Убей меня бог, если я знаю. Говорят, что любовь преодолеваетвсе. Врут.

Но раз я Нимир-Ра и Больверк, то есть люди, от менязависимые. И я, чтобы быть в их распоряжении, в полнолуние беру выходной.Достаточно простая вещь, как видите, но ничего такого, о чем я хотела быинформировать Харлана.

— Иногда я беру выходной, мистер Харлан. Если онсовпадает с полнолунием, то заверяю вас, это чисто случайно.

— Ходят слухи, что несколько месяцев назад вас порвалоборотень и теперь вы — одна из них.

Он говорил по-прежнему спокойно, но к этому заявлению я былаготова. И лицо, и тело у меня были на этот раз спокойны, потому что он ошибся.

— Я не оборотень, мистер Харлан.

Он чуть прищурился:

— Я вам не верю, миз Блейк.

Я вздохнула:

— Честно говоря, мне все равно, верите вы мне или нет,мистер Харлан. Оборотень я или нет — это никак не влияет на то, насколькохорошо я поднимаю мертвых.

— Слухи утверждают, что вы — лучший из аниматоров, новы мне сами сказали, что слухи ошибаются. Вы действительно такой хорошийаниматор, как говорят?

— Еще лучше.

— Опять же по слухам, вы однажды подняли целоекладбище.

Я пожала плечами:

— Такими разговорами вы можете вскружить девушкеголову.

— То есть вы подтверждаете, что так и было?

— Это важно? Позвольте мне повторить: я могу поднять вашегопредка, мистер Харлан. Я — один из немногих, если не единственный аниматор вэтой стране, который может это сделать, не прибегая к человеческойжертве. — Я улыбнулась профессиональной улыбкой — яркой, светлой илишенной какого-либо выражения, как электрическая лампочка. — Вас устроитследующая среда или четверг?

Он кивнул:

— Я оставлю вам номер своего сотового телефона. Можетезвонить мне в любое время суток.

— Вам срочно?

— Скажем так: я никогда не знаю, когда может поступитьпредложение, перед которым мне трудно будет устоять.

— Дело не только в деньгах, — предположила я.

Он снова улыбнулся своей улыбкой:

— Да, дело не только в деньгах, миз Блейк. Денег у менядостаточно, но работа, в которой есть новый интерес... и новые задачи, —такую работу я ищу всегда.

— Вы бы поосторожнее со своими желаниями, мистерХарлан. Всегда есть кто-то, кто больше тебя и злее тебя.

— Я такого пока не обнаружил.

Тут я улыбнулась:

— Либо вы страшнее, чем кажетесь, либо вам просто непопадались те, кто надо.

Он поглядел на меня долгим взглядом, пока у меня улыбка несползла с лица, и его мертвые глаза встретились с такими же моими. Менязаполнил колодец тишины — колодец мира, в который я погружаюсь, когда убиваю.Огромная пустота, наполненная белым шумом, где ничего не болит и ничего неостается. Глядя в пустые глаза Харлана, я гадала, есть ли у него в голове та жепустота с тем же белым шумом. Я чуть не спросила, но промолчала, потому что намиг у меня мелькнула мысль, что он врал, врал все это время, и сейчаспопытается выхватить пистолет из кармана. Это объяснило бы, зачем ему нужнознать, не оборотень ли я. Миг-другой мне казалось, что сейчас мне придетсяубить мистера Лео Харлана. Я не боялась теперь, не нервничала, я простоприготовилась. Ему выбирать — жить ему или умереть. И ничего не осталось, кромемедленной вечности, спрессованной в секунду, ту секунду, где принимаютсярешения и обрываются жизни.

Но он встряхнулся, почти как птица, оправляющая перья.

— Я чуть было не собрался напомнить, что я сам по себедовольно страшная личность, но решил этого не делать. Было бы глупостьюпродолжать такую игру — как тыкать палкой в гремучую змею.

Я все еще глядела теми же пустыми глазами, все такжеоставаясь в колодце тишины. И голос мой прозвучал медленно и осторожно,совпадая с ощущениями тела:

— Я надеюсь, вы не солгали мне сегодня, мистер Харлан.

Он снова едва заметно улыбнулся:

— Я тоже надеюсь, миз Блейк. Я тоже.

С этими странными словами он осторожно открыл дверь, несводя с меня глаз. Потом повернулся и быстро вышел, закрыв дверь плотно, а яосталась стоять.

Не страх вызвал у меня слабость, а спад адреналина. Язарабатываю на жизнь поднятием трупов и являюсь официальным истребителемвампиров. Уже одно это разве не достаточно оригинально? Или мне еще положенопривлекать к себе страшных клиентов?

Я знаю, надо было сказать Харлану, что дело не выгорит, но яему сказала правду. Я действительно могу поднять этого зомби, а больше никто встране не может — без человеческой жертвы. А я не сомневалась, что, откажи яему, Харлан найдет другого исполнителя. Такого, у которого нет ни моихспособностей, ни моих принципов. Иногда приходится иметь дело с дьяволом непотому, что хочешь, а потому что иначе он найдет себе другого.

Кладбище Линдел было современным заведением, где надгробныекамни невысоко поднимаются над землей, а цветы высаживать не разрешается.Поэтому здесь легче косить газоны, но местность получается гнетуще пустой. Однатолько плоская земля и продолговатые контуры в темноте. Пусто и безлико, как наобратной стороне луны, и примерно столь же жизнерадостно. Нет, по мне так лучшекладбище с гробницами и склепами, с каменными ангелами, рыдающими надпортретами детей, Матерь Скорбящая, молящаяся за нас всех, подняв глаза к небу.Кладбище должно как-то напоминать прохожим, что на свете есть небо, а не толькодыра в земле, заваленная камнем.

Я приехала поднимать из мертвых Гордона Беннингтона, потомучто страховая компания «Фиделис» надеялась, что смерть его была самоубийством,а не несчастным случаем. На карту была поставлена многомиллионная страховаяпремия. Полиция определила смерть в результате несчастного случая, но «Фиделис»не хотела соглашаться. Компания предпочла выложить мой довольно существенныйгонорар в надежде сохранить миллионы. Моя работа стоит дорого, но не настолько.Учитывая, сколько в противном случае предстояло потерять, это могло окупиться.