– Нет, я, конечно, не лезу в твои дела, но мне кажется, оннемножко вампир, этот седой мужчина. Он тебя завел и совершенно вымотал. Непонимаю, как так можно, после всего, что тебе пришлось пережить? Ну вот скажи,откуда в людях столько жестокости, эгоизма? Если раньше этого хотя быстеснялись, то сейчас оно все лезет наружу и стало общепринятой нормой.Никакого сочувствия и такта. Ввалиться в дом к такому известному, занятомучеловеку, нагло потребовать завтрак, как так можно, не понимаю! Ну вот объяснимне, что ему было от тебя нужно?

– Света, пожалуйста, я очень устал, – простонал Рязанцев,скинул кроссовки, улегся на кабинетный диван и отвернулся к стене.

– Нет, мне просто интересно, чего хотел этот человек, онведь вроде бы не мальчик, чтобы не понимать элементарных вещей, и лицо у неговполне интеллигентное, – продолжая ворчать, она накрыла его вязаным пледом,чем-то еще пошуршала, позвякала и наконец удалилась.

В пресс-центре думской фракции “Свобода выбора” безответнозаливались телефоны, на экранах включенных компьютеров уныло вилисьразноцветные ленты, плавали экзотические рыбы. Теплый сквозняк гонял по столами по полу всякие важные бумаги. Сотрудники собрались в комнате отдыха. Первыйшок остался позади. Маленький кабинет Вики был опечатан.

Все десять раз переговорили, все возможные и невозможныеверсии высказали. Заместитель Вики, Феликс Нечаев, сорокалетний рыхлый юноша спегими волосами до плеч, единственный человек, который по идее мог бы сейчас еезаменить, отчаянно зевал, пил коньяк из кофейной чашки и поедал вялые ломтикилимона, разложенные на блюдце. Пальцы его были липкими, лицо потным и отечным.

– Вот такие дела, – повторял он, лениво поигрывая связкойключей с брелоком-колокольчиком. Колокольчик звенел, брелок без конца падал напол. Феликс поддевал его острым носком ботинка, подкидывал, ловил на лету.

– Прекрати! – не выдержала секретарша Наташа Дронкина,крепко сбитая высокая блондинка. Ее приятную внешность безнадежно портилинесколько выпуклых щетинистых родинок на щеках и на подбородке, каждая размеромс горошину.

– Что тебе не нравится? – лениво поинтересовался Феликс.

– И так в ушах звенит, а тут еще ты со своими ключами, –проворчала Наташа, громко возмущенно всхлипнула, достала пудреницу и заняласьсвоим лицом.

– Он все наиграться не может, – подал голос компьютерщикВадик, длинный и худой, бритый налысо, с серебряной серьгой в ноздре, – неделюназад купил наконец тачку, вот и гремит ключами, как младенец погремушкой.

– Что ж ты коньяк с утра хлещешь, если за рулем? – покачалаголовой Наташа. – Жить надоело?

– Надоело, – оскалился Феликс, – до того похабная жизньпошла, что и правда надоело.

– А вот Вике, наверное, не надоело жить, – заметила изглубины комнаты младший редактор Лиля Осипенко, маленькая, круглая, свытравленными до белизны волосами и крупным вздернутым носом, – а всем плевать.Был человек – и нет. Подумаешь, какая ерунда! Что вы за люди, не понимаю,честное слово!

– Ну нам теперь повеситься, да? – раздраженно прорычалкомпьютерщик Вадик.

– Нет, я не могу, не могу, – Лиля громко зарыдала, к ней тутже подсела старший редактор Тата, поджарая дама с серебристым бобриком волос, вочках в толстой розовой оправе.

– Деточка, не надо. Мы все переживаем, но каждый по-своему.Одни люди могут выплескивать свои чувства, как ты, другие все держат в себе.

– Слышь, а какая тачка у тебя? – шепотом спросил молоденькийкурьер Костик Терентьев, подходя к Феликсу и опускаясь перед ним на корточки.

– “Фольксваген-гольф”, – небрежно ответил тот и в очереднойраз поддел ногой упавшую связку ключей.

– Новая?

– Ну, почти. Девяносто седьмого года.

– Вроде Вика такую недавно покупала, – вспомнил Костик.

– Ага. Если только для своей домработницы, продукты изсупермаркета возить, – выразительно скривился Феликс. – У леди была бирюзовая“Хонда”.

– Нет, правда, я помню, она говорила про “Фольксваген”. Онахотела вторую машину, именно “гольф”.

– Может, и хотела, теперь уж не хочет, – Феликс потянулся,хрустнув суставами, – и вообще, отстань. У нас тут траур, а ты все о тачках.Нехорошо это, Костик.

– А нашему Костику все по фигу, – подала голос секретарша, –он у нас поколение-нэкст. Когда его отца арестовали, он тут учил Вику чечеткутанцевать.

– Ой, ну не надо, не надо мне морали читать, – махнул рукойКостик, – когда это было? Ты все забыть не можешь! К тому же папульку почтисразу выпустили. Морду набили и выпустили.

– О Боже! – Наташа вздохнула и закатила глаза к потолку. –Ив кого ты такой жестокий бесчувственный идиот? Отец физик, доктор наук, мамаискусствовед. Морду набили! Это ж надо!

Молоденький курьер скорчил кислую рожу, махнул рукой наНаташу и продолжил приставать к Нечаеву:

– Феликс, Феликс, а ты свою где купил?

– Приятель из Германии пригнал.

– Сколько взял за перегон?

– Восемьсот.

– Это недорого. У меня тут бывший одноклассник тожеподрядился гонять машины из Германии, он такое рассказывал, жуть. Почтипятьдесят часов за рулем, все дерут деньги, кому не лень, погранцы, полиция,таможня, сейчас еще всякие “зеленые” экологи появились, требуют пошлину за вредокружающей среде. Ну и бандюки, конечно, как же без них? Говорят, им самипогранцы сообщают, кого стоит грабануть, у кого есть что взять. К примеру,остановишься поспать в Белоруссии, обязательно нарвешься на бандюков. Таксаминимум сто баксов. Откажешься платить – все, кранты, в лучшем случаеостанешься без тачки, в худшем замочат.

– Господи, о чем вы говорите? – простонала сквозь слезыЛиля, но никто ее не услышал. Тата вновь углубилась в чтение глянцевогоженского журнала, Наташа красила ресницы, Вадик задремал.

Дверь была плотно закрыта. Мимо процокали каблучкисекретарши одного из помощников Рязанцева, и тут же навстречу ей вспухла волнашума. Журналисты, аккредитованные в Думе, с утра клубились в крыле,принадлежащем фракции “Свобода выбора”, и каждого, кто входил и выходил, бралив плотное кольцо. Секретарша одного из помощников партийного лидера имелаполное моральное право замахать на них руками, забормотать: “Я ничего не знаю!”– и продраться сквозь строй к лифту, а потом в буфет. Но сотрудникипресс-центра не могли себе этого позволить. Они обязаны были не просто общатьсяс журналистами, но и дружить с ними, не обижать, кормить эксклюзивнойинформацией. Взамен журналисты предоставляли главе фракции эфирное время и газетно-журнальноепространство. На этом бартере и держалась основная работа пресс-центра.