Ладошки Тюльпанов спрятал за спину, потому чтостучать ими до тысячи раз в день по «зерезке», специальной железной палке,ленился, да и больно, знаете ли. Жесткие мозоли на ладонных ребрах никак ненарастали, и Маса за это сильно на Анисия ругался.

– Покушали? Ну вот теперь можете ЭрастуПетровичу и о деле доложить, – разрешила Ангелина и прибор со столаубрала, оставила только серебряный кувшин с грогом и кружки.

Хороша Ангелина, просто заглядение:светло-русые волосы сплетены в пышную косу, уложенную на затылке сдобнымкренделем, лицо чистое, белое, большие серые глаза смотрят серьезно и будто бысвет из них некий на окружающий мир изливается. Особенная женщина, нечастотакую встретишь. Уж на Тюльпанова-то, плюгавца лопоухого, этакая лебедь ни вжизнь не взглянет. Эраст Петрович во всех отношениях кавалер хоть куда, иженщины его любят. За три года тюльпановского ассистентства уже несколькопассий одна краше другой поцарствовали-поцарствовали во флигеле на МалойНикитской да сгинули, но такой простой, ясной, светлой, как Ангелина, еще небывало. Хорошо бы задержалась подольше. А еще лучше – осталась бы навсегда.

– Благодарствую, АнгелинаСамсоновна, – сказал Анисий, провожая взглядом ее статную, высокую фигуру.

Царевна, право слово царевна, хоть и простогомещанского сословия. И вечно у шефа то царевны, то королевны. Что ж удивляться– такой уж человек.

Ангелина Крашенинникова на Малой Никитскойпоявилась с год назад. Помог ей, сироте, Эраст Петрович в одном трудном деле,вот она и прильнула к нему. Видно, хотела отблагодарить чем могла, а кромелюбви ничего у ней и не было. Теперь не очень и понятно, как тут без нее раньшеобходились. Уютно стало в холостяцком жилище коллежского советника, тепло,душевно. Анисий и прежде любил здесь бывать, а теперь подавно. И шеф приАнгелине вроде как мягче стал, проще. Ему это на пользу.

– Ладно, Тюльпанов. Сыты, пьяны, т-теперьрассказывайте, что вы там с Ижицыным накопали.

Вид у Эраста Петровича был непривычносконфуженный – совестится, понял Тюльпанов, что на эксгумацию не поехал, меняпослал. Что ж, Анисий только рад, что в кои-то веки сгодился и уберегобожаемого начальника от лишних потрясений.

И то сказать, облагодетельствован шефом совсех сторон: обеспечен казенной квартирой, приличным жалованием, интереснойслужбой. Самый большой, неоплатный долг – за сестру Соньку, убогую идиотку.Спокойна за нее анисиева душа, потому что сам он на службе, а Сонька обихожена,обласкана, накормлена. Фандоринская горничная Палашка ее любит, балует. Теперьи жить стала у Тюльпановых. Забежит на часок-другой помочь Ангелине похозяйству, и назад, к Соньке. Благо квартирует Тюльпанов близехонько, вГранатном переулке.

Рапорт Анисий начал спокойно так, издалека:

– Егор Виллемович обнаружил у двухпокойниц явные признаки посмертного глумления. У нищенки Марьи Косой, погибшейпри невыясненных обстоятельствах 11 февраля, горло перерезано, брюшная полостьвскрыта, печень отсутствует. У девицы легкого поведения Александры Зотовой,зарезанной 5 февраля (предположительно сутенером Дзапоевым), тоже рассеченогорло и вырезана утроба. Еще одна – цыганка Марфа Жемчужникова, убитаянеизвестно кем 10 марта, под вопросом: горло цело, живот распороткрест-накрест, но все органы на месте.

Тут Анисий случайно отвел глаза в сторону истушевался. В дверях, приложив руку к высокой груди, стояла Ангелина и смотрелана него расширенными от ужаса глазами.

– Господи, – перекрестиласьона, – что это вы, Анисий Питиримович, какие ужасы рассказываете.

Шеф недовольно оглянулся:

– Геля, иди к себе. Это не для т-твоихушей. Мы с Тюльпановым работаем.

Красавица безропотно вышла, Анисий же взглянулна шефа с укоризной. Так-то оно так, Эраст Петрович, но помягче бы. АнгелинаСамсоновна, конечно, не голубых кровей, вам не ровня, а, ей-богу, любуюстолбовую дворянку за пояс заткнет. Другой бы такую жемчужину в законныесупруги взял, не побрезговал. Какой там – за счастье бы почел.

Но вслух ничего не высказал, не посмел.

– Следы полового сношения? –сосредоточенно спросил шеф, не придав значения тюльпановской мимике.

– Егор Виллемович определить затруднился.Хоть и мерзлая земля, а все же время-то прошло. Но главное другое!

Анисий сделал эффектную паузу и перешел косновному.

Рассказал, как по его указанию вскрыли такназываемые «рвы» – общие могилы для безымянных покойников. Всего осмотреноболее семидесяти мертвецов. На девяти трупах, причем из них одинмужской, – несомненные следы изуверства. Картина сходна с сегодняшней:кто-то, хорошо разбирающийся в анатомии и располагающий хирургическиминструментом, изрядно поглумился над телами.

– Самое же примечательное, шеф, в том,что три обезображенных трупа извлечены из прошлогодних рвов! – доложилАнисий и скромно присовокупил. – Это я велел на всякий случай разрыть ноябрьскийи декабрьский рвы.

Эраст Петрович слушал помощника оченьвнимательно, а тут аж со стула вскочил:

– Как декабрьский, как ноябрьский! Этоневероятно!

– Вот и я возмутился. Какова нашаполиция, а? Столько месяцев этакий зверюга в Москве орудует, а мы ни слухом нидухом! Раз изгой общества зарезан, так полиции и дела нет – зарыли и досвидания. Воля ваша, шеф, а я бы на вашем месте задал по первое число иЮровскому, и Эйхману.

Но шеф что-то расстроился слишком уж сильно.Быстро прошел взад-вперед по комнате, пробормотал:

– Этого не может быть, чтоб в д-декабре,а в ноябре тем паче! Он в то время еще был в Лондоне!

Тюльпанов захлопал глазами, не уразумев, причем здесь Лондон – с версией о Потрошителе Эраст Петрович познакомить его неуспел.

Покраснев, Фандорин вспомнил, как оскорбленновзглянул он давеча на князя Долгорукого, сказавшего, что чиновник особыхпоручений редко ошибается.

Выходит, что ошибаетесь, Эраст Петрович, даеще как ошибаетесь.

* * *

Принятое решение осуществлено. Так быстропретворить его в жизнь мне помог промысел Божий, не иначе.

Весь день переполняло ощущение восторга инеуязвимости – после вчерашнего экстаза.

Дождь и слякоть, днем было много работы, аусталости нет и в помине. Душа поет, рвется на простор, бродить по окрестнымулицам и пустырям.