– Воля ваша, Владим Андреич, –проговорила из-за дверной створки голова Ведищева, – а прав он. Пишитецарю-батюшке. Так, мол, и так, конфузия у нас вышла. Себе во вред, зарадивашего государева спокойствия покорнейше просим к нам в Москву не приезжать.

– Ой, Господи. – Голос губернаторажалобно дрогнул.

Ижицын поднялся и, преданно глядя на высокоеначальство, подал спасительную идею:

– Ваше сиятельство, а не сослаться ли наредкостной силы половодье? Тут уж, как говорится, один Владыка Небесныйвиноват.

– Молодцом, Пыжицын, молодцом, –просветлел князь. – Умная голова. Так и напишу. Только б газетчики прорасчленение не разнюхали.

Следователь снисходительно взглянул на ЭрастаПетровича и сел, но уж не так, как прежде – половинкой ягодицы на четвертьстула, а вольготно, как равный среди равных.

Но облегчение, отразившееся было на лице еговысокопревосходительства, почти сразу же вновь сменилось унынием.

– Не поможет! Все равно правда выплывет.Раз Эраст Петрович сказал, что это злодейство не последнее, значит, так ибудет. Он у нас редко ошибается.

Фандорин бросил на губернатора подчеркнутонедоумевающий взгляд и приподнял соболиную бровь: ах вот как, стало быть, всеже бывает, что и ошибаюсь?

Тут обер-полицеймейстер засопел, виноватоопустил голову и пробасил:

– Не знаю, последнее ли, нет ли, атолько, пожалуй, что и не первое. Мой грех, Владимир Андреевич, не придалзначения, не хотел тревожить по пустякам. Сегодняшнее убийство выгляделослишком уж вызывающе, вот и решился доложить ввиду высочайшего приезда. Однакож вспоминается мне, что в последнее время случаи зверского убиения гулящих ибродяжек женского пола, пожалуй, что участились. На масленой что ли, помню,докладывали, будто на Селезневской нашли нищенку с брюхом, располосованным влоскутья. И перед тем, на Сухаревке, гулящую обнаружили с вырезанной утробой.По нищенке и следствия не проводили – бесполезное дело, а с гулящей рассудили,что это ее «кот» по пьянке искромсал. Засадили молодца, до сих пор непризнался, отпирается.

– Ах, Антон Дмитриевич, как жетак! – всплеснул руками губернатор. – Если б сразу расследованиеучинить да Эраста Петровича нацелить, может, уж и выловили бы мерзавца! Игосударев визит не пришлось бы отменять!

– Так кто ж знал, ваше сиятельство, не позлому ведь умыслу. Город-то, сами знаете, какой, и народишко подлец, каждыйбожий день такое творит! Что ж, из-за мелочи всякой вашевысокопревосходительство беспокоить! – чуть не плачущим голосом сталоправдываться генерал и в поисках поддержки оглянулся на прокурорских, ноКозлятников смотрел на полицмейстера сурово, а Ижицын укоризненно покачалголовой: нехорошо-с.

Коллежский советник прервал генераловыпричитания коротким вопросом:

– Где трупы?

– Где ж им быть, на Божедомке. Там всехбеспутных, праздношатающихся и беспашпортных закапывают. Сначала, если естьпризнаки насилия, в полицейский морг везут, к Егору Виллемовичу, а после натамошнее кладбище оттаскивают. Такой порядок.

– Эксгумацию нужно произвести, – сгримасой отвращения сказал Фандорин. – И немедленно. Проверить по спискамморга, кто из особ женского пола в последнее время – д-допустим, с Нового года, –поступал со следами насильственной смерти. И эксгумировать. Проверить сходстворисунка преступления. Поискать, не было ли других сходных случаев. Земля еще неоттаяла, т-трупы должны быть в полной сохранности.

Прокурор кивнул:

– Распоряжусь. Займитесь этим, ЛеонтийАндреевич. – И почтительно осведомился. – А вы, Эраст Петрович, несоизволите ли поприсутствовать? Очень желательно бы и ваше участие.

Ижицын смотрел кисло – ему, кажется, участиеколлежского советника было не так уж и желательно.

Фандорин же вдруг сделался бледен – вспомнилдавешний постыдный приступ дурноты. Немного поборолся с собой и не совладал,проявил слабость:

– Я отряжу в помощь Леонтию Андреевичум-моего ассистента Тюльпанова. Думаю, этого будет достаточно.

* * *

Тяжкую работу заканчивали в девятом часувечера, уже при свете факелов.

Напоследок чернильное небо засочилосьхолодным, тягучим дождиком. Кладбищенский ландшафт, и без того унылый, стал дотого безотраден, что впору упасть ничком в одну из раскопанных могилок, да изасыпаться матушкой-землей, только б не видеть этих грязных луж, раскисшиххолмиков, покосившихся крестов.

Распоряжался Ижицын. Копали шестеро: двоедавешних городовых, оставленных при дознании дабы не расширять кругпосвященных, двое старослужащих жандармов и двое божедомских могильщиков, безкоторых все равно было не обойтись. Сначала раскидывали топкую грязь лопатами,а потом, когда железо тыкалось в неоттаявшую землю, брались за кирки. Где рытьуказывал кладбищенский сторож.

Согласно списку, с января нынешнего 1889 годав полицейский морг поступило 14 женских трупов с пометкой «смерть отколюще-режущих орудий». Теперь покойниц извлекали из убогих могилок и волоклиобратно в морг, где их осматривали доктор Захаров и его ассистент Грумов,чахоточного вида молодой человек с козлиной, будто приклеенной бородкой и оченьидущим к ней жиденьким, блеющим голосом.

Анисий Тюльпанов заглянул туда разок и решил,что больше не будет – лучше уж на ветру, под серой апрельской моросью. Однакочерез часок-другой, подмерзнув и отсырев, а заодно и несколько одеревеневчувствами, Анисий снова укрылся в прозекторской, сел в углу на скамеечку. Там инашел его сторож Пахоменко, пожалел, отвел к себе чаем поить.

Славный был дядька этот сторож. Лицо доброе,бритое, от ясных, детских глаз к вискам – лучики веселых морщин. ГоворилПахоменко хорошим народным языком – заслушаешься, только частенько вставлялмалороссийские словечки.

– На погосте работать – сердце надомозолистое, – негромко говорил он, сердобольно глядя на истомившегосяТюльпанова. – Тэж всяка людына затоскует, кады ей кажный день ейный конецказать: гляди, раб божий, и тоби этак гнить. Но милостив Господь, даеткопающему мозолю на длани, чтоб мясо до костей не стереть, а кто к человечьимгорестям приставлен, тому сердце мозолей укрывает. Чтоб не стерлось сердце-то.И ты, паныч, попривыкнешь. Поначалу-то, я бачив, вовсе зеленый быв як лопух, атута вон чаек пьешь и сайку снедаешь. Ништо, пообвыкнешься. Ты кушай, кушай…

Посидел Анисий с Пахоменкой, много где насвоем веку побывавшим и много что повидавшим, послушал его неторопливый,рассказ – про богомолье в святые места, про добрых и злых людей, и вроде какоттаял душой, укрепился волей. Можно и назад, к черным ямам, дощатым гробам,серым саванам.