И ведь, главное, что-то неладное показалосьему сразу, с первого взгляда! Вроде был как-то перекошен пол. И отца почему-тоне видно, хотя гараж оказался закрыт изнутри: пришлось сбегать к соседу замонтировкой и ею орудовать. Ему бы подумать, удержать ребят… Но после яркогодневного света в гараже было особенно темно, и эти два паразита – пьяному ведьморе по колено! – поперли вперед как танки, горланя:

– Игорь Иваныч! А Игорь Иваныч! Вы тут или васнету?

И… ухнули куда-то вниз вместе с провалившейсябетонной плитой.

Шурка так и замер на пороге. Через мгновениеснизу послышались крики и матюги, и приятели его один за другим выбрались изпровала, выскочили из гаража как ошпаренные, потому что пол уходил все глубже иглубже, песок свистел со всех сторон, как выводок змей…

А может быть, за мгновение до того, как дваалкаша обрушили своей тяжестью последнюю ненадежную опору, человек там, внизу,был еще жив? И если бы в гараж вошли не бездумные, беспечные придурки, а спасатели-профессионалы,Игоря Ивановича удалось бы вытащить… живого, а не труп? Теперь-то надежды нет,конечно. И хотя возле гаражей терпеливо ждет доктор, готовый в любую минуту… ивсякое такое, каждому понятно: надежды нет.

– Ребята, примите тут, – высунулся изгаража Юра Разумихин.

Шурка встрепенулся, вытянулся, гася сигарету вкулаке… но из гаража передавали трехлитровые банки. Докопались, значит, досолений. Нелепо и даже дико выглядели яркие, целенькие, один к одному, огурчикии помидорчики в этих облепленных песком банках.

Заголосила без слов женщина, в окружениисоседок сидевшая на досках поодаль. Шурка пошел к ней и замер, прижав кулаки кглазам…

– Подвал, говорят, был метров пять, –сказал Разумихин, аккуратно выстраивая в рядок банки и подставляя к ним новую:на сей раз с консервированными перцами. – Старались, работали.

– Получается, вырыл мужик сам себемогилу, – буркнул Андрей, приникая к видоискателю и зачем-то снимая банки.

– Нет, купил, – отозвалсяРазумихин. – Гараж они в прошлом году купили – за приличные, между прочим,деньги. Но ведь кто-то рыл же этот подвал, видел же, что там один сплошнойпесок! Неужели в голову не взошло…

– Да он еще и радовался небось, дурак, чтолегко копать, – вздохнул Дмитрий.

– Ничего себе дурак! – зло сказал Андрей,опуская камеру. – Ладно, кто копал, может, и дурак, а вот тот, ктопозволил на зыбуне гаражный комплекс поставить, тот уже не дурак, а преступник.

– Ты что, родимый? – мрачно обернулся кнему Разумихин. – Кто теперь на это смотрит? Да и раньше-то не больносмотрели. Мещера вся на чем, по-твоему, зиждется, как не на песке? А здесь? Этикарточные домики… – Он обвел рукой бесконечные ряды серых блочных девятиэтажек,из которых, собственно, и состояла Гордеевка. – Вон единственное из всехприличное здание, а остальные…

«Приличное здание» – кирпичная высотка –тянулось к небу, словно толстая красная свеча.

– Доктора сюда! – закричали из гаража.

Парни переглянулись. Так… Нашли, значит, ИгоряИвановича.

Доктор проскочил вперед, они тоже заглянули,но Молодец, стоявший на краю провала и помогавший врачу спуститься, покачалголовой.

Все ясно. Все ясно…

Вытащили труп. Игорь Иванович уже закоченел, иего руки, прижатые к плечам, словно он силился удержать валившуюся на негосмертельную тяжесть, невозможно было разогнуть.

Вынесли, положили в сторонке. Медленно, слепо,как бы нехотя, шли к нему жена и сын.

Дмитрий отвернулся. Странно – ему всегдапочему-то было особенно жаль оставшихся. Мертвым уже все равно, и если правдато, что говорят про загробный мир, может быть, им даже лучше там, чем на земле.Только этого никто не знает… Если бы человек мог какую-нибудь весточку послатьо себе, знак дать: мол, мне здесь хорошо, отлично, не плачьте, не жалейте меня!Только ведь люди не по мертвому плачут, не его жалеют – себя, оставшихся безнего, родимого…

Дмитрий потащил с головы каску – и замер споднятой рукой, глядя на «свечу», из красной кирпичной стены которой вдругсловно выстрелило осколками. По вертикали пробежала черная ломаная линия,словно незримая молния прошила дом сверху донизу, оставив на стене обугленныйслед. Раздался оглушительный взрыв, а потом трещина в одно мгновение сделаласьбездной и дом утонул в облаке красной пыли.

Лёля почувствовала, как кто-то с силой схватилее за плечи и встряхнул.

– Эй, поосторожнее! – донесся недовольныйголос. – Еще очухается! Рановато!

– Не волнуйся, – ответил другойголос. – Доктор гарантировал как минимум три часа отключки, а потом полноепослушание.

– Насчет полного послушания я бы не прочь… –протянул первый. – А отключки памяти доктор не гарантировал?

– Ладно, ладно, губы не раскатывай. Девокдавно не видел, что ли?

– Беленькая она. Беленькие мне очень даженравятся!

Почувствовав сквозь беспамятство боль в соске,Лёля вздрогнула, жалобно застонала.

– Ух, горяченькая! – восхищенновоскликнул кто-то. – Люблю таких!

– Убери лапы, сволота! – гаркнуло надсамым Лёлиным ухом. – Оглохли, что ли, когда было сказано: груз особойценности, шкурой своей ответите, если что не так!

– А шкуру ты, что ли, сдирать будешь,Асан? – послышался вкрадчивый голос. – Скажи уж сразу, чтобы мызнали, к чему готовыми быть! Или яйца будешь резать, как вы нашим ребятам вЧечне резали?

– Нашим ребятам? Это кто ж тебе наши? Давно ливспомнил, что русский? Тот мужик, которого ты сейчас при дороге шпокнул, онтоже чистокровный русак, но тебя это не больно-то остановило! И правильно:киллер, говорят, интернациональная профессия. А что до яиц… Тебе бы их точноотрезать надо, потому что ты не мозгами, а яйцами думаешь. Сколько раз сказано:я абхазец, а не чеченец. Абхазец! Понял? Страна такая есть – Абхазия. Чеченец,чеченец… В морду бы дать за такое оскорбление. Ладно, кончили трепаться, пострядом. Возьми журнал, Толик, прикрой рожу. Музыку включите. Костя, улыбайся,улыбайся! А ты, девочка, положи головку мне на плечо, вот так…

Лёля ощутила, как ее тормошат, пересаживают,чья-то твердая рука сдавила плечи.

– Дима… – выдохнула она, стараясь устроитьсяпоудобнее.

– Какой я тебе Дима! – обиделся кто-торядом, но тут же встревоженно ахнул: – Черт! Она приходит в себя!

– Еще укол?