— Многие, — уклонился от прямого ответа портье.

«Какой молодец, — восхитился Дронго, — настоящий сукин сын!»

Он достал пятидесятидолларовую бумажку.

— В нашей стране любят другие зеленые деньги, — очень тихосообщил портье, — мы перешли на евро.

— Зеленые деньги? — не понял Дронго. Обычно «зелеными»называли доллары. И вдруг он догадался. И расхохотался. Конечно, зеленые! Цветакупюр достоинством в сто евро. Он заменил бумажку.

— Эта мне больше нравится, — доверительно сообщил портье,принимая деньги. — Кроме вас этой парой интересовались адвокат Карнейро, нашфранцузский гость мсье Брюлей, сеньор Сарычев, мистер Фармер.

— Интересный список, — пробормотал Дронго, — надеюсь, что,когда вам кто-нибудь заплатит еще одну бумажку такого цвета, вы забудетеназвать ему мое имя.

— Лучше получить ее немедленно, чтобы я его сразу забыл, —сообщил довольный портье.

«Как он мне нравится!» — в который раз восхитился Дронго,доставая вторую купюру.

— Как вас зовут? Вы португалец?

— Мои предки — выходцы с Азорских островов, — улыбнулсясмуглый портье, уже предвкушая вторую бумажку, — меня зовут Жозе Монтейру.

— Вы очень сообразительный человек, — качая головой, сказалДронго, — но я думаю, что вторую купюру мне лучше оставить у себя. Ведь вынаверняка расскажете обо мне, когда получите следующую.

Эффектным жестом он спрятал купюру в карман. Портье шумновыдохнул воздух и неожиданно улыбнулся, показывая свои зубы.

— Вы настоящий психолог, сеньор, — восхищенно сказал он, — ябы все равно никому про вас не рассказал. Даже без этих денег. Остальныеплатили гораздо меньше. Карнейро и комиссар Брюлей не дали ничего, Фармер далтолько пять долларов, а Сарычев — десять. Вы не знаете, почему богатые людиобычно бывают такими жадными? Я не имею в виду вас. Вы — настоящий сеньор.

— Спасибо, Жозе. Боюсь, я никогда не буду богатым человеком.Богачи умеют ценить деньги, а я умею их только зарабатывать и тратить. Ценить ихранить их я так и не научился.

Дронго вновь направился в зал для курящих и увиделвыходивших ему навстречу Шокальского со спутницей. Пара прошла очень близко отнего. Женщина, уловив приятный запах его парфюма, чуть усмехнулась.

Уже много лет Дронго пользовался только «Фаренгейтом»,употребляя лосьоны, дезодоранты, мыло и кремы фирмы «Кристиан Диор». Иногда емуказалось, что запах «Фаренгейта» просто въелся в кожу, настолько привычным сталдля него этот агрессивно-волнующий аромат.

Томашевская обернулась, чтобы посмотреть на Дронго. Ееспутник не заметил этого — он был по плечо своей напарнице. Дронго улыбнулсяочаровательной пани, но она уже успела отвернуться.

Дронго вошел в зал и уселся напротив комиссара, вновьнабивавшего свою трубку.

— Вы спрашивали про поляков у портье?

— Конечно, — ответил Брюлей, — хотелось поточнее узнать, ктоэти люди. За ужином мистер Фармер несколько раз очень странно смотрел в ихсторону. Мне было интересно, в каких номерах они живут. Оказалось, в разных. Ая поначалу принял их за семейную пару.

— Я тоже, — признался Дронго, — но в даме есть что-тостранное. Она больше похожа на переодетого спецагента, этакого Джеймса Бонда вюбке. А он — на ее сутенера.

— И я так подумал, — усмехнулся комиссар, — именно поэтомупоинтересовался, как они разместились. И еще я думаю, что нужно будетперезвонить в Париж — справиться, что есть в Интерполе на эту загадочнуюпарочку. Заодно постараюсь узнать побольше и о русских, которые так некстатиоказались здесь. — Он посмотрел на часы: — Извини, я устал. Мне лучше поднятьсяк себе в номер. Я остановился на третьем этаже. А ты на каком?

— Тоже на третьем, — Дронго улыбнулся, — кажется, всехгостей разместили на одном этаже.

— Не сезон. В это время в отеле не бывает много народу, —согласился комиссар и, тяжело поднявшись из своего кресла, пошел к выходу.Дронго тоже встал, чтобы его проводить. — Не нужно, — отмахнулся Дезире Брюлей.

Дронго вернулся на место и попросил официанта принести емучашечку чая. Он не спеша, с наслаждением пил ароматный чай, когда в зал вошлаИлона Томашевская. Она успела переодеться. Теперь на ней были бежевая блузка итемная юбка чуть ниже колен с запахом. «„Макс-Мара“, — отметил про себя Дронго.— Характерная для них гамма цветов. У этой пани определенно неплохой вкус».

Илона вошла в зал и сразу посмотрела в сторону Дронго.Собственно, никого больше в зале и не было. «Кажется, она собирается поговоритьименно со мной», — подумал Дронго, вставая, когда женщина подошла к нему.

— Господин Дронго, если не ошибаюсь? — спросила она.По-русски она говорила с характерным польским акцентом, но достаточно чисто.

Он вдруг вспомнил Монику Эклер, польского дипломата, скоторой познакомился несколько лет назад в Мадриде. Как давно это было!

— Разве мы знакомы? — спросил он несколько удивленно.

Сев в кресло напротив, она положила ногу на ногу и досталасигареты. Дронго опустился в свое кресло, ожидая ответа.

— А разве вы не Дронго? — спросила Илона.

— Меня обычно так называют, — согласился он, — но как выменя узнали?

— Ваш запах, вернее аромат вашего знаменитого парфюма. Вашахарактерная мягкая обувь и ремни от «Балли». О ваших пристрастиях, господинДронго, известно, наверное, всему миру! И еще. Лично о вас… Я была чемпиономЕвропы по стрельбе и знаю, что у вас были достижения и в этой области…

— Чемпионом Европы я не был, — буркнул Дронго, которому былоприятно слышать о себе такие слова.

— Вы самый известный эксперт по вопросам преступности вЕвропе, — продолжала Илона, — таких специалистов, как вы, можно посчитать попальцам. В Европе вас трое: комиссар Дезире Брюлей, мистер Мишель Доул изЛондона и вы. Или я кого-то пропустила?

— Нет. Вы поразительно хорошо осведомлены. И о моихпристрастиях, и о ведущих экспертах…

— Два из которых оказались здесь, — быстро перебила она его.

— Два из которых случайно оказались здесь, — подчеркнул ончетвертое слово.

— И поэтому вы «случайно» интересовались нами. А до васпортье расспрашивал мсье комиссар. Или это тоже «случайность»? — с улыбкойспросила пани Томашевская.

«Какой очаровательный негодяй этот Жозе Монтейру, —восхитился в душе Дронго, — успел ей сказать про меня. Неужели она заплатилабольше моего?»

— Сколько вы ему дали? — неожиданно спросил он.