Ощупав сверток, Таня ощутила внутри что-томягкое. Глубоко вздохнула и потянулась к нитке. Ягун и Гробыня обменялисьпонимающими взглядами. Склепова отодвинулась поближе к дверям, а Ягун осталсясидеть на стуле. Он был внешне расслаблен и даже ногу с ноги не убрал, но Танязаметила, что он подвинул руку с перстнем поближе к колену. Мало ли что…

«Ну, пора! Если я не выпущу это, оно вырветсясамо», – подумала Таня.

Пипа скатилась с кровати и закрыла головуподушкой. Секунду спустя дочка дяди Германа услышала, как лопнула нитка.

– Да тут какие-то волосы! – услышалаПипа удивленный голос Тани.

– Как ты помнишь, друг мой, наш договоррасторгался в двух случаях: если ты поумнеешь или попросишь меня о том, чего яне смогу выполнить… – зловеще сказала щука с зелеными разводами на чешуе.

– Так что, я поумнел? – басомудивился Гломов.

Это был тот самый Гуня, о котором еще пять летназад ходил анекдот: «Маленький Гунечка встал рано утром. Убрал со столавчерашние бутылки, побрился и, закуривая на ходу, пошел в школу. Уроки в первомклассе вот-вот должны были начаться».

Щучка-внучка окинула его оценивающим взглядом.

– Поумнел? Врать не буду. Чего нет, тогонет, – сказал она.

– Тогда чего?

Щука хихикнула.

– Только что ты попросил меня оневозможном. Теперь тебе придется выплатить мне небольшую неустойку.

Гуня энергично поскреб рукой щетину.Послышавшийся звук напомнил скрежет новой наждачной бумаги.

– А чего я такого пожелал-то? Неврубаюсь, – произнес Гломов с недоумением. Ему казалось, что он былосторожен.

– Напоминаю. Пять минут назад ты сказал:«Хочу, чтобы у меня была бутылка пива, я сидел бы в кресле, а Гробынямассировала бы мне плечи».

– Что мне, пива нельзя, что ли? –возмутился Гломов. С его точки зрения, желание было вполне безобидным.

– Отчего ж нельзя? Тебе уже все можно.Долгохонько же ты в Тибидохсе подзадержался, – вкрадчиво сказала щука.

– Тогда чего? Ты не можешь устроить,чтобы Гробыня сделала мне массаж? Или тебе колдовать в лом? – с обидойспросил Гломов.

Щука шевельнула хвостом.

– Со Склеповой, конечно, сложнее. Нрав унее тот еще. В хорошем настроении она и сама тебе плечики помассирует, а вплохом пожалуй что и шею свернет. Однако дюжина хорошо подготовленныхкупидончиков с бронебойными стрелами решили бы и эту проблему… Нет, Гунечка,тебя сгубила банальная жадность.

– Ты не темни, конкретно говори.

– Вспомни, что ты добавил к своемужеланию. Ты добавил, что хочешь, чтобы пива в бутылке было больше, чем воды вМировом океане, и чтобы оно было ядреней, чем лава в Тартаре. Этого я выполнитьне могу, несмотря на всю силу своей магии. В крайнем случае, тютелька втютельку. Но уж точно не больше и не ядреней… Так что расплачивайся, Гломов!Твой час пробил!

Щучка-внучка нетерпеливо подпрыгнула в ведре,обдав Гуню гниловатой водой.

– У всякого человека и даже у каждой щукиесть свой пунктик, – продолжала она. – Эдакое, знаешь ли, желаньице.Иногда нелепое, даже вздорное. Такой пунктик есть и у меня, ничего не попишешь.Борюсь с собой, борюсь, плавники вон все себе изгрызла, хвост искусала… Но,думаю, лучше сказать своему желанию «да» и раз и навсегда избавиться откомплексов!

– Что за желание-то? – опасливопоинтересовался Гломов.

Щука приоткрыла рот. Зубы у нее были мелкие,как пилки.

– Э-э… ну если ты хочешь знать… Видишьли: мне давно хотелось съесть человеческое сердце. Не какое-нибудь вообщесердце, а сердце очень глупого и очень здорового человека… Твое сердце, Гуня!

– Э-э, ты чего?! Это типа шутка? Я же такумру! – растерялся Гломов.

– Не говори таких ужасных слов,умоляю! – сказала щучка-внучка. – Я слышать ничего не желаю. Твоясмерть мне не нужна. Только сердце. Остальное можешь оставить себе.

Гуня сглотнул слюну.

– Но я же не смогу жить без сердца!

– Ну, родной, это уже частности. Никогдане следует зацикливаться на деталях, – небрежно сказала щука.

– Ты говорила про здоровое сердце. Аразве я здоровый? Когда я приезжаю на каникулы, моя маманя всегда вздыхает, чтоя тощий и бледный. И что мой дедушка зашиб бы меня одним пальцем, –цепляясь за соломинку, заявил Гломов.

– Твой дедушка был цирковымсилачом? – заинтересовалась щучка.

– А оно ему надо было – грыжу рвать? Онвсю жизнь проработал в магазине «Рыболов-спортсмен». Продавал спиннинги ителескопические удочки. В девяносто два года поехал на охоту, выпил и заснул наморозе.

– Жаль, я не была знакома с твоимдедушкой. Его бы сердце мне подошло, особенно учитывая мое отношение крыболовам-спортсменам. Однако дела это не меняет. Приступим! Зажмурься и считайдо трех… Будет не больно, обещаю. Никакой патологоанатомии, сплошная магия…

Щучка высунулась из ведра и уставилась наГломова. Гуня пугливо попятился.

– Может, свое желание я возьмуназад? – спросил он с надеждой.

– Поздно, дружок! Считай! Ну!.. – рявкнулащука.

Из ее плоских рыбьих глаз ударили красныелучи. Соприкоснувшись, они сгустились и скользнули вниз, прочертив на каменномполу узкую раскаленную борозду.

Гуня понял, что его не пожалеют. В концеконцов, его дедушка, разделывая рыбу, не задумывался, насколько это приятносамой рыбе. Рыба есть рыба. Вот и щука, похоже, рассуждала в том же духе:человек есть человек.

– Считай! – приказала щука.

Раскаленный луч пополз по камням к ногамГломова. Гуня резво отскочил:

– Хорошо, хорошо! Успокойся! Я понял.Начинаю считать!

– Давай! – мрачно сказала щука.

– Один… два… Аморфус телепорцио! –внезапно крикнул Гломов и вскинул руку.

Алая искра помчалась к щуке. Щуку окуталосветлое облако, и она исчезла, успев лишь грозно щелкнуть зубами. Вместе сощукой исчезло и ведро. Остался только влажный круг на полу.

Гуня вытер вспотевший лоб. Перстень на егоруке был горячим и обжигал кожу.