– Не знаю даже… Странный старикан. Онпочему-то сразу хорошо ко мне отнесся, когда мы встретились в три часа ночи настаром Тибидохском кладбище у склепа Чумы-дель-Торт, – небрежно сказалГлеб.

У Тани закружилась голова. Ей почудилось, чтогрозное имя, коснувшись темных рун, обрушилось на нее сверху камнепадом. Еслибы Бейбарсов не подхватил ее, она бы упала. Невероятно, что он вообще можетпроизносить это имя. Прежде она считала, что это в состоянии сделать толькоСарданапал, она и, возможно, этот неведомый юнец Мефодий Буслаев, про которогоговорят, что ему проще открыть магией врата Тартара, чем заставить сработатьпростенький Пундус храпундус.

– Старое кладбище? Склеп Чумы? РазвеЧума… разве от нее что-то осталось после титанов? Сарданапал никогда ничего намне говорил, – сказала она охрипшим голосом.

– Малышка, – произнес Бейбарсов сострадательно. –Ты не обижайся, но у меня такое ощущение, что это не я, а ты только чтоприлетела сюда из глухой чащи.

Таня кивнула:

– Угу. Пипа тоже говорит, что это смешно,когда москвичи спрашивают у иногородних, как им пройти на какую-нибудь улицу.Но часто это так и происходит. Закон природы. Когда люди боятся отстать, оничаще всего обгоняют.

Бейбарсов наконец перестал водить тросточкойпо полу и отставил ее в сторону. Одновременно он опустил ладонь с полыхавшим наней огнем, и Таня случайно увидела, что на пыли, где только что скользил крайтрости, начерчен чей-то профиль. Прежде чем она успела разглядеть что-либо еще,Глеб поспешно поставил на него ногу. Таня даже поморщилась, таким безжалостнымей это показалось.

– И зачем ты вытащил меня сюда срединочи? Ты в курсе, что я встречаюсь с Ванькой? – спросила Таня.

– Да.

– И что ты по этому поводу думаешь?

– Я не обязан ничего думать по этомуповоду. Я-то с ним не встречаюсь, – хладнокровно отвечал Бейбарсов.

– Ты всегда такой наглый? По-твоему, ядолжна терять голову всякий раз, как увижу некромага? – возмутилась Таня.

– Тебе решать. Но если серьезно, я на этоне надеюсь. В меня никто никогда не влюблялся, – улыбнувшись, проговорилБейбарсов.

– То есть ты хочешь сказать, что никогданикому не нравился? – с сомнением спросила Таня, вспоминая о Гробыне,которая слишком уж часто в последнее время упоминала Глеба в своих разговорах.Разумеется, она перевирала его фамилию, называя его то Купайтазиковым, тоГрызисухариковым, то Кусайматрешкиным, но в варианте Гробыни это-то и было какраз подозрительно. Правда, она могла и ошибаться.

– Скорее всего, никому, – сказалБейбарсов. – Когда ведьма меня украла, мне было столько лет, что всехдевчонок в мире я променял бы на одну машину с радиоуправлением. Ну а далеенесколько лет вообще выпали из жизни. Когда повсюду в землянке валяются кости ивысушенные человеческие внутренности, а за окном бродят не похороненные в войнусолдаты из увязшего в болотах подразделения СС и предлагают купить мундиры иржавые ордена, как-то совсем не до мартовских настроений… К тому же были идругие причины. Как-нибудь, возможно, я расскажу тебе.

– А Аббатикова и Свеколт?

– У них, я думаю, то же самое. ЛенкаСвеколт все время училась. Под конец даже старуха-ведьма от нее спасалась, такЛенке хотелось узнать все тайны некромагии. А Аббатикова… – Глебзадумался. – Знаешь, похоже, Аббатиковой я когда-то нравился. Но не думаю,что это было настоящее чувство. Так, что-то детское, поверхностное, едва лисерьезное…

Таня спохватилась, поймав себя на мысли, чтоначинает его жалеть. А от жалости до любви, как известно, один шаг. Разве нетак же она когда-то полюбила вихрастого Валялкина?

– И из-за того, что ты жил у ведьмы, тырешил за мной ухаживать? У тебя нет шансов, – заявила Таня решительно.

Все-таки этот тип, сдернувший ее ночью спостели и заставивший следовать за золотой нитью, ужасно тревожил ее впоследнее время, нарушал хрупкую внутреннюю гармонию.

Глеб усмехнулся:

– Ну, нет так нет. Думаю все же, что яеще помучаюсь…

Таня повернулась и быстро вышла. Уже шагнув напервую ступень длинной лестницы, она повернулась, опасаясь, что Бейбарсовпоследует за ней. Однако Глеб этого не сделал. Он вновь чертил что-то тростьюна пыльном полу, и, казалось, его занимало теперь только это.

Всю обратную дорогу Таня с раздражением думалао Бейбарсове. Он казался ей самоуверенным и напористым человеком, в котором,однако, было нечто такое, что заставляло ее вспоминать о нем куда чаще, чем ейсамой того хотелось.

И лишь на Жилом Этаже, подходя к комнате, онаспохватилась, что за последний час вспомнила о Ваньке лишь однажды, и топриводя его в качестве аргумента для Бейбарсова. Это показалось ей такимнесправедливым, таким обидным для нее и для Ваньки, что она без особого поводазапустила Дрыгусом-брыгусом в Инвалидную Коляску, которая терпеливо стояла напересечении коридоров в надежде испугать какого-нибудь первокурсника.

Коляска дважды перевернулась в воздухе,заскрипела и оскорбленно сгинула, так и не дождавшись первых петухов. Таня решительнооткрыла дверь своей комнаты и, едва успев сделать шаг, вскрикнула, столкнувшисьнос к носу с Сарданапалом.

* * *

Гробыня Склепова проснулась оттого, что Пажнастойчиво стягивал с нее шпагой одеяло.

– Ты что, зарезать меня хочешь, ревнивоесоздание? – возмутилась Склепова, открывая глаза.

Она совсем было собралась запустить в скелетДырь Тонианно заклинанием и уже подняла руку с перстнем, но внезапно услышала,что кто-то нетерпеливо и, похоже, давно стучит в дверь.

– Кого еще по ночам носит? Я предупреждала:до десяти утра меня не доставать. Раньше десяти я могу только убивать. Глом,это ты? – крикнула Гробыня.

– К сожалению, нет, милостиваягосударыня! – вежливо ответили из-за двери.

– Кто у нас еще такой прихлопнутыйкультурой? Жикин, что ли? Шурасик? Пнистый Скряга Дыр? Мин херцСупчиков-Бульонский, поклонник Пипы и всяких прочих муз? – спросоньяпыталась определить Склепова.

– Снова не угадала.

Перестав играть в угадайку, Склепова сердитодернула дверь и тотчас от изумления едва не ввинтилась в пол, как штопор вгорлышко бутылки.

– Ой, блин! Сарданапал! Извините,академик! – прохрипела она, бросаясь закутываться в одеяло.

– Жикин, Шурасик, Гломов, Бульонов? Таквот кто ходит по ночам по комнатам девочек? – с вежливым любопытствомпроизнес академик.