– Сзади, граф!!!

Граф упал, перекатился, выстрелил из шаура в силуэт надсобой, повинуясь инстинктам, извернулся змеей – и вовремя. Со смачным хрустом впаркет вошел золоченый «зуб» кортика, пробив пол в том месте, где только чтонаходилась голова графа Гэйра. Вслед за кортиком на пол повалился его хозяин,который на последней искре бытия попытался утащить за собой к Верхним Людям иСварога.

Сварог вскочил на ноги. Вскочил, чтобы увидеть, как схватка,пережив переломный момент, стремительно движется к развязке. Клади, управившисьс выпавшими на ее долю гидернийцами, пришла на подмогу и взяла на себяграм-капитана, до которого Сварог так и не добрался. Олес, словно подзарядившисьот Сварога боевым духом, пробивал защиту своего противника серией точныхвыпадов. Чуба рычала и скребла когтями паркетины возле трех гидернийцев,замерших посреди адмиральского салона.

Схватка встала. Живые переводили дух – в том числе командирброненосца и два офицера рядом с ним.

Шторм-капитан Ксэнг, барон Пальп, беспомощно озирался надверь. Теперь-то, задним числом, он наверняка видел единственно верный и, увы,упущенный тактический ход – скомандовать офицерам: «На дверь!» Был же, был шансдлиной в три удара сердца, когда следовало прибирать ничейные поводья вкомандирские руки. Бросить все силы на дверь – тогда бы схватку удалосьперенести на палубу, и вскоре корабль, как пожар, охватила бы тревога. Горсткуавантюристов мигом смели бы за борт.

Сейчас же командир гидернийского эскадренного броненосца«Адмирал Фраст» лихорадочно искал выход – и не находил.

– Вы можете сдаться, капитан, – тяжело дыша, помогему с раздумьями Сварог. – И если сумеете оказаться полезным, вы сохранитенадежду на жизнь. В противном же случае…

Но капитан, даже не дослушав ультиматум, выбрал именнопротивный случай.

– Отродье! Сын скверны! – подхватив с полу крупныйосколок стекла (видимо, ношение кортика, уставом ему не предписывалось), онбросился на Сварога…

…и упал с простреленными серебром ногами. Но осколок изпальцев все же не выпустил. Привстал, затравленно оглянулся, набрав в легкиепобольше воздуху, выпалил: «Димерея для Гидернии!» – и с самурайской решимостьювоткнул себе в горло кусок бледно-зеленого стекла.

Последний оставшийся на ногах офицер бросил на пол кортик:«Сдаюсь, сдаюсь» – и, демонстрируя полную покорность, опустился на колени,завел руки за голову. Предпоследнему офицеру покалечили руку волчьи зубки, онстонал на полу и пытался ладонью остановить кровь. Грам-капитан Рабан,успокоенный посохом по темечку, валялся в углу, как тряпичная кукла, и нежужжал…

Короче говоря, получилось.

Но это был еще не конец.

Кивком приказав сподвижникам занять места у дверей, Сварогперевернул капитана на спину, вгляделся в мертвое лицо, прошептал нужные слова…и дверь в коридор открыл тяжело раненный в шею, но живой шторм-капитан Ксэнг.

– Алмак, ко мне!.. – прохрипел он, тяжелопривалившись к косяку. – Бунт подавлен… уведите арестованных…

И стал заваливаться назад. Двое карабинеров – Алмак икакой-то насмерть перепуганный мичман – рванулись было подхватить командира, носерия коротких ударов – слева от Олеса и справа от Клади – угомонили и их.Сварог быстро глянул за порог. Никого. Металлический коридор пуст в обестороны. Он прикрыл дверь и от греха подальше задвинул защелку. Обернулся,оглядел поле брани.

Вот теперь конец. Конец первого тайма.

«Да-с, первый тайм мы уже отыграли, – холодно иотстраненно подумалось Сварогу, когда он прятал славно потрудившийся шаур заспину, за пояс. Ни на какие эмоции сил уже не было. – Осталась сущаяерунда: завладеть кораблем от палубы до трюма. Или, как это там принятоговорить, от клотика до киля. Ну и при этом, чуть не забыл, усмирить, илиукокошить, или переманить под свои знамена оставшихся гидернийцев. Сколько ихтам, голубчиков, осталось? Триста минус полтора десятка… Терпимо».

– Добить этого? – Клади ткнула посохом в плечосдавшегося офицера.

Сварог покачал головой.

– Связать. Мы ж не убивцы. Раненых тоже связать, отгреха. Олес останется здесь. Куда ему теперь, хромому-то, вот и присмотрит…

Сварог жадно затягивался первой после долгого перерывасигаретой. Адмирал, которого он – чего уж там жеманиться – сыграл недурственно,к несчастью, попался некурящий, так что приходилось терпеть.

С сигаретой в зубах он обходил поле боя, методичновыдергивал из брючных петель широкие поясные ремни и вязал ими гидернийцев.Хор-рошие ремешки, к слову говоря, выдают гидернийскому офицерью: из мягкойкожи, с двузубой пряжкой и золотой прошивкой по краям. Одно удовольствиестягивать ими запястья и, заводя руки за спину, приматывать к лодыжкам.Управились быстро: живых оказалось всего пятеро.

Тайм-аут после такой заварушки был нелишним. Совершеннонезачем, едва покончив с комсоставом броненосца, ядром из пушки выскакивать напалубу. Если поднята тревога, то ее, как горную лавину, уже ничем неостановишь. Если же не поднята – короткая передышка не повредит, как невредит привал солдату на марше.

– Это вам не по тоурантским рыболовам из пушексадить, – Клади ни к кому не обращалась, говорила сама с собой.Перенапряжение боя выливалось в чрезмерную разговорчивость – ничего неподелаешь, стресс требует, чтобы его снимали. – Димерея для Гидернии, ха!А дно морское для Гидернии не хотите? Плевала я на ваши висюльки. ГальвикарийПервой степени с алмазным крестом, Валтан Второй степени с черным бантом! Когоони спасали от разжалования или публичной казни? И красивого в них ничего нет,вульгарщина, ни с одним платьем не наденешь…

Пеленая своего последнего гидернийца – грам-капитанаРабана, ныне изволившего пребывать без сознания, Сварог бросил взгляд на Чубу…И попал на научно-популярный фильм ужасов «Преображение оборотня». Чуба-Хуменяла обличье. Только зачем ей, скажите на милость, потребовалось возвращатьсебе человеческий облик, когда операция по захвату еще далека от завершения?

Сварог не мог бы себя назвать чрезмерно впечатлительнымчеловеком, но вот, вишь ты, не мог свыкнуться с этими… метаморфозами. Пусть нераз наблюдал, но, хоть тресни, не мог принимать с индифферентным спокойствиемпереход человека в зверя и наоборот. Что-то противилось на клеточном уровне.Удовольствие выходило ровно такое же, как, ну скажем, от созерцания чьих-торвотных спазмов.

Волк поднялся на задние лапы, укрупняясь ввысь и вширь.Выгибались колени, передние лапы вытягивались, менял форму череп, гас рубиновыйблеск звериных глаз. Когти уходили в подушки лап, сами лапы превращались владони, на них отрастали тонкие пальцы. Шерсть на морде, шее, ладонях словно бырастворялась, открывая бледно-розовую человеческую кожу, а к торсу прилипла исловно бы из ее ворсинок сама собой ткалась коричневая жилетка со шнуровкой.Ноги на миг окутало матовое серое облако, и вот – не уследишь как – онопреобразилось в юбку серой материи. Обращению удачно аккомпанировал едваслышный скрип изменяющих форму костей…