– Так или иначе, – продолжал Спархок, откинувшисьв кресле и глубокомысленно потирая щеку, – в то же самое время у насимеется изрядное количество весьма способных церковников. Долгое бессилиеКливониса некоторым образом поощряло патриархов действовать по своемуразумению. Если б где-нибудь освободился трон, тот же Эмбан, Ортзел илиБергстен были бы не худшими на него кандидатами, и даже Энниас был весьма ивесьма искушен в политике. Когда короли слабеют, церковь набирает силу – иногдадаже чересчур.

– Валяй напрямик, Спархок! – проворчалПлатим. – Ты что же, хочешь сказать, что мы должны объявить войну церкви?

– Не сегодня, Платим, хотя эту идею стоит приберечь прозапас. Именно сейчас, я думаю, самая пора послать в Чиреллос кое-какиепредостерегающие сигналы, и именно это может сделать наша королева. После тогокак она обвела всю курию вокруг пальца во время выборов Долманта, они, я думаю,не пропустят мимо ушей ни единого ее слова. Я даже не уверен, Лэнда, что этописьмо так уж нуждается в смягчении. Посмотрим, удастся ли нам привлечь ихвнимание.

Глаза Лэнды загорелись.

– Именно так и следует играть в эту игру, друзьямои! – воодушевленно воскликнул он. – Вы только учтите, –заметил Келтэн, – вполне возможно, Долмант и сам не понимает, что перешелграницу. Может быть, он послал Спархока в Ламорканд как временного магистраОрдена Пандиона и совершенно не учел тот факт, что Спархок еще и принц-консорт.Сарати сейчас чересчур занят.

– С такой рассеянностью ему нечего делать на тронеархипрелата! – напористо объявила Элана. Глаза ее сузились, что всегдабыло опасным признаком. – Дадим ему ясно и недвусмысленно понять, чтоон задел мои чувства. Он из кожи вон вылезет, чтобы загладить свою вину, и я,быть может, сумею этим воспользоваться, чтобы вернуть это герцогство к северуот Ворденаиса. Лэнда, есть ли у нас какой-нибудь способ удержать людей от того,чтобы завещать свои владения церкви?

– Это древний обычай, ваше величество.

– Знаю-знаю, но земля-то изначально принадлежит короне.Разве мы не имеем права хоть в какой-то степени решать, кто ее унаследует?Казалось бы, если дворянин умирает бездетным, следует ожидать, что его земливернутся в казну, но всякий раз, когда в Элении объявляется бездетный нобиль,церковники кружат над ним, точно стая стервятников, уговаривая отдать земли им.

– Отбирай титулы, – посоветовал Платим. –Издай закон, что если у дворянина нет наследника, он не властен решать судьбусвоих владений.

– Аристократия взбунтуется! – воскликнул Лэнда.

– А для чего тогда существует армия? – пожалплечами Платим. – Чтобы усмирять бунты. Вот что я скажу тебе, Элана: издайзакон, а я устрою несколько шумных и кровавых случаев для тех, кто будеткричать громче всех. Аристократы соображают нешибко, но уж этот намек онипоймут – рано или поздно.

– Как по-твоему, это выход из положения? –спросила Элана у графа Лэнды.

– Не может быть, чтобы ваше величество всерьезобсуждали такое!

– Но ведь что-то же надо делать, Лэнда. Церковьпожирает мое королевство акр за акром, и когда очередные владения попадают кней в руки, они раз и навсегда изымаются из налоговых списков. – Онапомолчала. – Пожалуй, это и есть возможность сделать то, о чем говорилСпархок, – привлечь внимание церкви. Почему бы нам не изготовить набросоккакого-нибудь особенно жесткого закона и не позволить «случайно» оказатьсяэтому наброску в руках какого-нибудь церковника средней руки? Можно навернякасказать, что набросок окажется в руках Долманта прежде, чем успеют просохнутьчернила.

– Это же бесчестно, ваше величество! – вздохнулЛэнда.

– Я так рада, что ты одобряешь мою идею, мойлорд. – Она огляделась. – Что у нас еще на сегодня, господа?

– Незаконные разбойники в горах близ Кардоса,Элана, – прогудел Платим. Чернобородый толстяк восседал в кресле, забросивноги на стол. Под рукой у него стояли бутыль с вином и кубок. Камзол на нем былизмят, весь в следах еды, нечесаные волосы свисали на лоб, почти закрываяглаза. Платим был хронически неспособен пользоваться титулами, но королевапредпочитала закрывать на это глаза.

– Незаконные? – удивленно хохотнул Келтэн.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – проворчалПлатим. – У них нет разрешения от совета воров действовать в тех местах, акроме того, они нарушают все правила. Я не уверен до конца, но, по-моему, онииз бывших приспешников первосвященника Симмура. Тут ты дала промашку, Элана.Тебе нужно было сначала заполучить их всех в свои руки, а уж потом объявлятьвне закона.

– Да ладно, – пожала плечами королева. –Никто не совершенен.

Отношения Эланы с Платимом носили особенный характер. Онапонимала, что толстяк неспособен к аристократической почтительности, а потомупрощала ему грубоватость, которой не потерпела бы ни от кого другого. При всехсвоих недостатках Платим оказался одаренным, почти блестящим советником, иЭлана высоко ценила его.

– Меня не удивляет, что пособники Энниаса, оказавшись взатруднении, вышли на большую дорогу. Они и с самого начала были настоящимиразбойниками. Кроме того, эти горы всегда кишели бандитами. Шайкой больше,шайкой меньше – какая разница?

– Элана, – вздохнул толстяк, – ты для меняточно младшая сестренка, – но иногда ты проявляешь прямо-таки вопиющееневежество. Законный разбойник знает правила. Он знает, каких путников можноограбить или убить, а каких лучше оставить в покое. Никого особенно непотревожит, если какому-нибудь богатому купцу перережут горло и заберут у негокошелек, но если в горах погибнет чиновник или знатный дворянин, властямпридется предпринять хоть какие-то шаги и хотя бы сделать вид, что ониисполняют свои обязанности. А такое повышенное внимание властей весьма вреднодля нашего дела, потому что на виселицу попадают совершенно невинныепреступники. Разбой на большой дороге – занятие не для дилетантов. К тому жеэто еще не все. Эти бандиты говорят крестьянам, что они не простые разбойники,а патриоты, восставшие против жестокого тирана – то есть против тебя,сестренка. А среди крестьян всегда в достатке недовольных, чтобы в нихпробудилось сочувствие к этому отребью. Вам, аристократам, не стоит соваться внаше ремесло. Вы вечно примешиваете к преступлению политику.

– Но, дорогой мой Платим, – чарующе промурлыкалаЭлана, – я думала, ты это знаешь. Политика и есть преступление.

Толстяк разразился оглушительным хохотом.