class="p">захотелось еще раз вспомнить те давно канувшие в Лету (или в лето) времена и поговорить с

тобой. Жизнь-то, оказывается, такая короткая – вдруг не успеем наговориться?

Чужие сласти

В детстве у меня был друг Витек. Или нет, не так… В общем– то он был не друг, а просто

приятель. Познакомились мы рядом с моим домом, на Борисовском кладбище, куда

Витек загудел за три года до моего появления на свет. Я шаталась по кладбищу и

увидела его. Конечно, на кладбище было полным-полно и других могил, но все это были

или взрослые, или совсем малыши, а тут на тебе – пацан всего на год старше меня. Я

зашла в оградку, присела на краешек цветника и завела разговор. Витек отвечал – я сама

придумывала за него ответы. В общем я стала приходить к нему. Общаться с Витьком

было необыкновенно интересно – с ним можно было говорить о кораблях, о новом

фотоаппарате и даже о своих стихах (у нас на окраине стихосложение не очень-то

приветствовалось, к нему относились как к неопасной, но противной болезни вроде

лишая). А Витька ничего, он слушал внимательно, только иногда подкалывал меня.

Конечно, некоторых тем я старалась деликатно избегать. Например, мы никогда не

говорили о школе, потому что внутренним чутьем я понимала – где она, Витькина школа?

А тот факт, что с Витьком нельзя побежать купаться на Борисовские пруды, меня

особенно не смущал: для этой цели в избытке существовали другие друзья-приятели. Или,

скажем, покататься на велосипеде… Впрочем, эта мысль была праздной, поскольку ни у

меня, ни у моих друзей велосипедов никогда не было. Велосипед – штука дорогая, а нас

всех воспитывали или мамы-одиночки, или пьющие родители. Нам с сестрой повезло: у

нас была мама, была бабушка – бывший профессор химии, которую мы обожали. О чем

это я? Ах, да! Короче говоря, появился у меня новый кореш. Он был немного не такой, как

я, но к различиям между людьми я уже тогда относилась философски – приучила

бабушка. Мне никогда не пришло бы в голову нарвать Витьке букет цветов, как я никогда

не стала бы делать этого ни для одного мальчишки. Я дружила не со скелетиком,

лежащим подо мной на глубине двух метров, а с вполне себе живым и интересным

сверстником. А Витька – он в самом деле оживал. Витька становился обычным

нормальным пацаном – в меру задиристым, в меру колким, но, в общем-то, очень

дружелюбным и настоящим. Надо вам сказать, что кроме свиданий с приятелем Витькой,

Борисовское кладбище доставляло много приятных сюрпризов. На Пасху, Троицу и в

поминальные дни сюда приходили толпы народу – родственники тех, кто лежал под

камнями и крестами. И оставляли на могилках всякую еду: конфеты, печеньки, крашеные

яица… Меня, конечно, интересовали главным образом конфеты. Зачем мертвым конфеты,

я совершенно не понимала тогда и – признаться – точно так же не понимаю сейчас. Но

факт остается фактом: конфеты приносили, причем такие, какие дома не особенно-то и

увидишь, разве что по большим праздникам. На кладбище эти сладости через пару дней

размокли бы, смешались с землей, превратились в несъедобную, никчемную жижу. Но

этого не происходило, потому что я не давала им погибнуть. Для получения фарта нужно

было прийти в вышеуказанные дни на кладбище часов эдак в пять вечера – тогда

притомившиеся родственники наверняка свалят по домам, а конфеты еще не успеют

прийти в негодность. Идешь себе с пакетиком, как будто гуляешь. Пакетик непрозрачный,

разумеется. А уходишь спустя некоторое время – и пакет твой полон. Уразумели фокус?

Каким образом я – девочка из интеллигентной семьи и профессорская внучка – смогла до

такого додуматься, непонятно. Но додумалась. Дети – они вообще практичнее нас,

взрослых – я часто замечала. Конфеты я благополучно съедала, дома про мои вылазки

ничегошеньки не знали, все шло как по маслу. И вот однажды фарт изменил мне. Я

попалась по-глупому, по-детски, точно не шестиклассница, а какая-нибудь первоклашка.

Дело было на Пасху. Я благополучно собрала урожай и уже собиралась идти по своим

делам, предварительно полакомившись где-нибудь в укромном уголке. И тут меня

окликнули:

–Эй, девочка!!!

Я вздрогнула от неожиданности и инстинктивно спрятала за спину пакет со сладостями.

Широко шагая между оградок, ко мне приближался высокий седовласый мужчина в

насквозь мокром коричневом плаще. Неожиданные знакомства в мои планы не входили,

но деваться было некуда: неизвестный дядька подошел почти вплотную и крепко взял

меня за плечо.

– Ты что, конфеты собирала? Тебя как зовут?

Я молчала и соображала про себя: имя-фамилию я, понятно, не назову, даже если

поволочет в милицию. Адрес тоже не скажу. Да и что мне сделает милиция: я – маленькая.

Пожурят и отпустят. А разоткровенничаешься – сообщат, чего доброго, в школу. Вот

только конфеты… их отберут, это ясно. Конфет было ужасно жалко. Коричневый дядька

еще о чем-то спросил меня, но ответа, разумеется, не получил. Хватка на моем плече

разжалась, но бежать смысла не имело: это был явно завсегдатай и знал местную

кладбищенскую топографию уж точно не хуже меня. Дядька склонился к самому моему

лицу – и я почувствовала сногсшибательный запах анисовой карамели. Вот сволочь!

– А эти конфеты… ты что, их есть будешь?

«Нет, разложу обратно по могилкам, пусть Ваши мертвецы слопают и подавятся…» -

захотелось съязвить в ответ. Но я молчала. Я уже решила, что буду молчать. Дядька сунул

лапу за пазуху, достал какую-то кожаную сумочку, поковырялся в ней. Затем сделал

совсем уж странную вещь – вытащил что-то и засунул в карман моей курточки. Я зло

смотрела на его перепачканные глиной ботинки. Потом ботинки исчезли, послышались

удаляющиеся чавкающие шаги. Ушел! И конфеты не взял! Я опрометью кинулась прочь.

Бежала долго – уже давно осталось позади кладбище и начались песчаные карьеры, а я все

бежала и бежала, не веря своему счастью. Когда дыхание окончательно сбилось, я

бухнулась на землю, съехала в неглубокую канаву, поросшую мать-и-мачехой. Заглянула

в свой пакет – и радость снова накрыла меня с головой. Я вытаскивала конфеты сразу по

несколько штук, разворачивала их дрожащими пальцами и пихала в рот – как будто

заряжая обойму пистолета. И только когда в пакете не осталось ни одной конфеты, а язык

прилипал к зубам от тягучей, дремотной сладости, я вспомнила про свой карман, в

который что-то сунул коричневый дядька. Сунула туда липкую ладошку – и вытащила

пять рублей. Я