него не требовалось

разрешения, в девяностые годы такие продавались свободно. Принадлежал револьверчик

моей подруге Морозушке, точнее – ее отцу, коллекционировавшему всякие интересные

штуки. Однажды я припозднилась в гостях – и Морозушка протянула мне револьвер. Я

прямо-таки задохнулась от счастья и готова была расцеловать Морозушку. Но вместо

этого начала с телячьим восторгом целовать револьвер. «Морозушка… можно я его

подержу у себя немножко?» Морозушка пожала плечами: «Мне что? Держи, пока батя не

хватится.» Так я стала обладательницей настоящего револьвера – ну почти

обладательницей, ну почти настоящего… В любимых книгах Гайдара ребята и помладше

меня ходили с настоящим оружием, а некоторые даже убивали настоящих людей. В

повести «Школа», в «Судьбе барабанщика» тоже. И сам Гайдар в детстве тыщу раз

стрелял в людей – мы проходили в школе.

В Гайдара была влюблена не только я – его любили дружно и самозабвенно, всей

многомиллионной пионерской организацией, всем Советским Союзом. Попав однажды в

реанимацию, я просила принести единственную книгу – Аркадия Гайдара. «Гайдаровская

улыбка», «гайдаровские заветы», «отряд имени Гайдара»… Он был красив со своими

сногосшибательными ямочками на щеках. Он был герой – погиб на войне. Все в нём

казалось очевидным – а в любви это главное.

На самом деле с Гайдаром нет ничего очевидного. Сплошные непонятки. В людей –

стрелял, да, он ведь в четырнадцать лет ушел на фронт. Вроде бы стрелял настолько

успешно, что его – не парня еще даже, а пятнадцатилетнего пацана – назначили взводным.

В семнадцать стал полковником – в принципе, тоже ничего удивительного, люди тогда

взрослели быстро. Считался ли в те времена семнадцатилетний паренек ребенком?

Думаю, нет. В гайдаровской «Военной тайне» с врагами самозабвенно сражался даже

Мальчиш -Кибальчиш. Правда, это сказка, но мы на ней выросли. Кстати говоря, сколько

лет было Кибальчишу? В широко известном мультфильме мы видим трогательного

большеглазого кроху в буденовке – от силы первоклассника. Но ведь бился хлопец с

врагами несколько дней и ночей, ведь пытали его в застенке. И это всё – в семь лет?

Крутовато даже для сказки. Кстати говоря, сам Аркадий Гайдар как-то обмолвился: «Мне

снятся люди, расстрелянные мною в детстве». Было, нет? По документам молодого

командира отстранили от должности как раз за особые зверства по отношению к местному

населению. Случилось это в ширинских степях, куда он приехал заниматься

продразвёрстками. Без зверств в таком деле обойтись было невозможно: никто по доброй

воле не отдаст тебе последний кусок хлеба. Ты же не ребёнок. И те, кого ты ведёшь на

расстрел, тоже не дети. Война есть война. После войны Аркадий Гайдар поспешно стал

писателем и написал свои звонкие, свои прекрасные до дрожи, свои вечные книги.

Говорят, пил при этом беспробудно. Женился-развёлся. Несколько раз пытался покончить

с собой – резал вены не в силах вынести приступов страшной головной боли. Такое

бывает, боль порой становится сильнее самого сильного человека. Покончил же с собой

контр-адмирал, больной раком. Просила же меня мама – за несколько дней до смерти –

убить ее молотком, не в силах вынести нечеловеческих мук. Но только ли боль заставляла

бывшего красного командира резать вены? И погиб он удивительно. Да, попал в засаду,

да, угодил под пулемёт, но с ним было еще несколько человек – и все выжили. А Гайдар

просто встал навстречу пулемётной очереди – зачем? Значит, было надо. Впрочем,

Аркадий Гайдар все равно герой. На его книгах выросли все герои Советского Союза – а

это что-нибудь, да значит.

Так вот, о стрельбе по людям. Через несколько дней меня позвали на свадьбу – у нас же, в

Братееве. Дочка моей крёстной, моя подруга Юлька, выходила замуж. Было, конечно,

превесело, но картину портила пьяная и буйная соседка тётя Рая. Она то и дело выбегала

из квартиры напротив и принималась поливать вышедших на лестницу гостей отборной

бранью, демонстрируя при этом поистине необъятные возможности родного языка. То ли

обиделась, что ее не позвали на свадьбу, то ли еще что-то – не поймешь. Крёстная

вздыхала: «В запое уже неделю, соседи детей выпускать на лестницу боятся…». Особых

занятий у тёти Раи не имелось – с работы она давно уволилась, единственная ее дочка

Наташка мыкала горе в интернате.

А дальше случилось вот что. Я вышла покурить на лестницу, а тётя Рая опять начала

орать матом. Я сунула руку в карман куртки и нащупала там итальянский револьверчик.

Подошла и выстрелила в тётю Раю – даже не целясь особенно. Грохнуло на весь дом! Я

ожидала, что она схватится за лицо. Но она вдруг посмотрела на меня совершенно

трезвым взглядом и тихо спросила: «Что ты сделала?». Я рванулась в квартиру, там уже не

танцевали, когда вошла я с револьвером в опущенной руке. Все стояли, остолбенело глядя

на меня, и магнитофон играл какую-то развеселую французскую хрень. Мне показалось

странным, что они вот так стоят и смотрят, а магнитофон играет. Я подошла и выключила

магнитофон. Тут раздался прерывающийся голос крёстной: «Олька… ты что, её убила?»

Потом все быстро опомнились, удостоверились, что соседка жива и невредима, отобрали

у меня револьвер и принялись строго наставлять – на случай, если приедет милиция: мол,

никакого револьвера не было. Крёстная гладила меня по плечу и называла своей

защитницей, ровесницы и ровесники хлопали меня по тому же плечу, я говорила, что мне

ничего не будет – я же отличница. Взрослые мужики сокрушенно качали головами, а один

выдал даже: «Тебе с такими делами надо банду отличниц возглавлять!» И я подумала, что

он меня хвалит.

Милиция, конечно, не приехала. От радости, что все хорошо закончилось и меня не

посадят в тюрьму, подруги крёстной сильно побили тётю Раю. За те два дня, что играли

Юлькину свадьбу, тётю Раю ходили бить несколько раз. Спустя два года она умерла от

рака. Вернулась из интерната тёти-Раина дочка Наташка, мы познакомились с ней и

приятельствуем до сих пор. Наташка ни разу в жизни не припомнила мне того выстрела в

ее маму – она спокойная, добрая. Наши с Наташкой старшие дочери – Маша и Алина -

учатся в одном классе, дружат. В этом году Алина попыталась приохотить Машу к

женскому футболу. Ладно, пусть играют в футбол, пусть играют во что угодно. Главное,

чтобы никогда в жизни не пришло им в голову стрелять в живых людей. Признаюсь

честно: после того выстрела я некоторое время гордилась собой. Потом выросла. А

крёстная гордится мною до сих пор.