ахнула и от неожиданности чуть не выронила драгоценную голубую

бумажку. Трудно, просто невозможно было поверить в это! Сроду я не держала в руках

таких денег да, если уж правду говорить, никогда на мою долю больше рубля не

обламывалось. А тут незнакомый человек вот так запросто отвалил мне, незнакомой

девочке, целых пять рублей! «Сумасшедший! – восхищенно подумала я.– Или спекулянт.»

Неожиданно во мне проснулись спокойствие и твердость, свойственные очень богатым

людям. Я расстегнула куртку и засунула пять рублей в карман ковбойки – наша

братеевская шпана, случалось, ловила «головастиков» вроде меня и обшаривала карманы

курток. В ковбойку залезть вряд ли догадаются, так что капиталы мои будут в

безопасности. Тщательно отряхнув брючки и отмыв в луже ботинки, я отправилась «на

район». Шла я не спеша, рассеянно поглядывая по сторонам: юным миллионершам не

пристало ходить иначе. Думаю, что Ротшильд заодно с остальными рокфеллерами

позавидовали бы в этот день моей горделивой осанке.

С того памятного дня я решила изменить тактику. В конце концов, если один

кладбищенский родственник додумался дать мне денег, то почему бы этого не сделать

остальным? Не обеднеют, и руки не отвалятся. Ровно через неделю я опять потащилась на

наше кладбище – там был снова праздник, который взрослые почему-то смешно называли

«Красная горка». Пошла специально утром, чтобы застать на могилках побольше народу.

Я старалась изо всех сил. Терлась возле родственников, суетящихся возле пакетов с

песком и пихающих в принаряженную кладбищенскую землю дрянные искусственные

цветы. Заглядывала им в глаза – жалобно и просительно. Все-таки девчонкой я была не

только продувной, но и смазливой. Меня замечали, подзывали, спрашивали, как зовут и в

каком я классе. И угощали – кто конфеткой, кто яичком. Экие жадюги! Потратив так

кучу времени и поняв, что денег никто не даст, я тихонько отправилась восвояси. По

дороге почему-то заплакала – должно быть, от досады. Но быстро, очень быстро

утешилась: все-таки стояла уже поздняя весна, обещавшая много радостей и скорые

каникулы, а душистое солнце быстро сушило слезы на замурзанных щеках.

После этого случая на кладбище я бывала еще много раз – заходила проведать приятеля

Витьку. Потом бывать перестала. Мы не поссорились, не надоели друг другу, как это

часто бывает с приятелями. Мы просто разошлись. Я быстро взрослела, превращаясь из

худющего, большеглазого подростка сначала в девушку, потом во взрослую женщину и

молодую мать. Взрослым женщинам обычно не слишком интересно разговаривать с

двенадцатилетними мальчишками, если, конечно, это не их сыновья. И вот совсем

недавно, блуждая по просторам интернета, я наткнулась на наше Борисовское кладбище

– какой-то умник представил его в виртуальном виде. Разыскала Витьку. И вспомнила всю

эту историю. А вспомнив, решила поведать ее вам, ведь люди должны друг другу что-то

рассказывать, чтобы, когда их не станет, другим было что вспомнить о них самих. Лежат

на нашем кладбище какие-то незнакомые, совсем молодые ребята и девушки, умершие

уже в двухтысячных годах. В то время, когда я отоваривалась в этих широтах конфетами

и приятельствовала со своим Витьком, они все спали еще в детских колясках и уж

конечно не догадывались, что в скором времени для сна им уготовано совсем другое

место. Но я, кстати, иногда думаю, что, пережив физическую смерть, вновь превращусь в

двенадцатилетнюю пацанку в залатанной ковбойке. И у меня снова будет бабушка. И –

как знать – возможно, тогда наши с Витькой пути снова сойдутся? Но это будет уже

совсем другая история.

Я КОНКВИСТАДОР В ПАНЦИРЕ ЖЕЛЕЗНОМ

В тринадцать лет открылась у меня новая болезнь, которую психологи называют

«синдром бродяжничества». Я начала регулярно удирать из дома. Доезжала до

платформы «Москворечье», садилась в первую же электричку, добиралась до какой-

нибудь дальней станции, там ходила-бродила, а чаще всего шла вдоль рельсов долго-

долго. Железная дорога не отпускала меня даже во сне. Дымок над крышей тепловоза,

липкий и свежий душок гари, мазута, смешанный с морозным воздухом, и поныне

кажутся мне лучшими запахами на свете. Во время этих странствий вдоль железных путей

я успевала увидеть целый мир: бутылку с яркой этикеткой под насыпью, цветок мать-и-

мачехи между рельсов, потемневший вагон на запасных путях, окоченевший труп

дворняги в стороне – все это и было моим миром, отказаться от которого не хватало силы

воли. Всякий раз я обещала себе, что только постою на платформе и никуда не поеду.

Подходила электричка – я до жгучей боли вцеплялась пальцами в пристанционный

заборчик. Двери с шипением закрывались, поезд отчаливал и каждый раз на крутом

повороте возле моста замедлял ход. В этот момент со мной всегда что-то происходило. Я

глядела в спину электричке, ощущала кожей пыль, металл, дым. Я разжимала пальцы – и

следующий поезд увозил меня без оглядки. В-общем-то об этих путешествиях знал на

свете только один человек – моя подруга и одноклассница Лента. Она даже как-то

поддалась уговорам и поехала со мной, но особой радости явно не испытала. С Лентой

мы были похожи – нет, не мастью, потому что Лента была хрупкой, белобрысой и

сероглазой – а сущностью. Обе увлекались Гумилевым, конквистадорами и мечтали

стать путешественницами. Обе в заштопанных чужих одежках, собранных по знакомым.

Ну вот. В том году пришла к нам новая учительница географии – молоденькая, красивая

и, как мне сперва показалось, глупенькая до святости – не ведавшая, в каком году родился

Христофор Колумб и уж конечно не подозревающая о существовании конквистадоров.

Между собой мы, школяры, называли ее Верочкой, а вот описать ее вам я, пожалуй,

затруднюсь: есть такие люди, у которых вся внешность – сплошной литературный штамп.

И тут тоже: коралловые губки, синие глаза, длинные ресницы, кудряшки до плеч… Все бы

ладно, но тут я заметила, что с Лентой стали происходить странные вещи. Нет, не на

уроке географии, а перед ним и после она пребывала в каком-то дурацком волнении, чего-

то все задумывалась и старательно отводила глаза, когда коралловая Верочка проходила

по школьному коридору. Конечно, я скоро узнала правду. Возмутилась и стала горячо

убеждать Ленту, что эта стрёмная мадмуазель ей не пара. Я вам объясню, почему: вряд

ли можно найти на Земле человека более серьезного, более вдумчивого, более доброго,

чем Лента. И в те годы тоже так было. Она трехзначные числа в уме складывала. Она

щенка спасла из пруда. Она меня спасала сколько раз, наконец. Могла ли я допустить,

чтобы эта кудрявая вертихвостка вконец задурила голову моей подруге? Я старалась изо

всех сил,