— Айн момент, — заверилконсультант, — живо сбегаю.

Едва юноша исчез за ширмой, я соскочила снеудобной одноногой табуретки без всяких признаков спинки, стащила с себякуртку, вывернула ее, повесила на руку и, стараясь не дрожать, прошествоваламимо маявшейся у столика Алисы.

Продавщица не издала ни звука. То ли онапросто не обратила внимания на женщину, выходящую из магазина, то ли, скользнувглазами по темной коже лица, приняла меня за мулатку. О чем думала Алиса, мненеинтересно, главное, я сумела избежать тягостного признания в собственнойнекредитоспособности.

У моей куртки имеется большой, глубокийкапюшон. Надвинув его на голову, я спокойно дошла до машины. Повезло и в родномподъезде — навстречу не попалось ни одной души. Дома я проскользнула в ванную,старательно умылась, вытерлась полотенцем, уставилась в зеркало и ахнула. Маскаосталась на лице! Вернее, клейкая масса с водой стекла, но… оставила цвет. Нет,справедливости ради следует отметить, что мои лоб, щеки, нос и подбородок послеводной процедуры слегка посветлели, и если до нее я походила на мулатку, топосле умывания напоминала квартеронку[1].Теперь мое личико имело колер кофе со сливками, и на его фоне шея казалась простоснежно-белой. Впрочем, на лице цвета «крем-брюле» резко выделились голубыеглаза, а мои пепельно-русые волосы стали похожи на крашеную мочалку.

Сцепив зубы, я вновь умылась, но особогоуспеха не достигла. Мне не помогли ни детское мыло, ни масло для очищения кожимладенца, ни даже пемза, которой я потерла щеки, ни… вообще ничего.

Спустя часа полтора, ощущая, как горит вселицо, я, чуть не рыдая, разглядывала себя в зеркале. Интересно, как долгопродлится эффект? И что скажет Олег, увидав экзотический вид супруги? Кстати,почему Куприн не звонит?

Тут, словно подслушав мои мысли, ожил домашнийтелефон. Я кинулась на звук. Где же трубка? Почему мы никогда не кладем ее набазу! Ага, вот она…

Звонок захлебнулся, я топнула ногой. Нет,сегодня точно день неудач!

Из сумочки, брошенной в прихожей, занылсотовый. Вот его я успела выхватить сразу, без задержки.

— Алло, — хмуро сказалКуприн, — ты где?

— Дома, милый, — залебезила я.

— Чем занимаешься?

— Э… сначала в душе мылась, теперь хочупирог испечь. Понимаешь, такая ерунда приключилась…

— Я уезжаю, — перебил меня Куприн.

— Куда?

— В командировку.

Нет, совершенно гениальный ответ! Олег вообщемастер красноречия. В особенности меня бесит его манера на вопрос «Где тынаходишься?» лаконично отвечать:

— Еду по городу.

Ясно же, что он не летит в космосе. Но ведьможно сообщить, по какой улице катишь, куда направляешься, зачем. Нет, «еду погороду», и все. Вот и сейчас: просто «в командировку».

Я набрала полную грудь воздуха, готоваявозмутиться, но затем медленно выдохнула его через нос. Спокойно, Вилка, ты ужесегодня поругалась с мужем, не стоит сейчас обращать внимание на ерунду. Ипотом, в любом скандале, который вспыхивает в нашей семье, виноватой все равнооказываюсь я, так как именно я делаю первый шаг к примирению, поскольку Олег неспособен произнести слова: «Прости, любимая, был не прав».

Поэтому сейчас, для обретения спокойствия, ялучше проигнорирую идиотское заявление, а попросту уточню ситуацию:

— В командировку? Ой, как жаль! В какойгород? Куда?

— В Питер.

— Надолго?

— Не знаю.

— Один летишь?

— Мы на поезде.

— Значит, с кем-то?

— Ага.

— С Витей Кротовым?

— Не-а.

— С Гришей Пауковым?

— Не.

— С Леней Забельским?

— Нет.

Я удивилась. Вроде перечислила всех коллег,кого Олег может взять с собой.

— Так кто он, твой попутчик?

— Вы незнакомы.

— А-а! Как же звать неизвестного мнепарня?

— Да зачем тебе?

— Ну, просто интересно!

— Потом, сейчас некогда, —телеграфным стилем сообщил муж.

— Милый, — заныла я, —постарайся побыстрей вернуться, без тебя плохо…

Вообще-то у меня неоднозначное отношение котлучкам Куприна. Если его отъезд занимает пару дней или максимум неделю, яиспытываю радость от отсутствия супруга. Никто не отнимает ночью одеяло, нехрапит над ухом, не смотрит в спальне до глубокой ночи телевизор, отмахиваясьот моего нытья: «Выключи, спать охота». Но уже через семь дней вольной жизнимне делается тоскливо и некомфортно. Сейчас же я испытала большое облегчение:если Олег задержится даже на десять суток, не стану расстраиваться, авось за этовремя «квартеронка» трансформируется назад в белолицую женщину.

— Хорошо, попробую живо разобраться сделами, — почти по-человечески ответил Олег.

Я обрадовалась и сказала:

— Я тебя люблю.

— Угу.

— Я тебя люблю.

— Угу.

— Я тебя люблю. А ты меня?

— Ага.

— Что значит «ага»?

— Да.

— Олег!!!

— Извини, опаздываю.

— Нет, ответь, ты любишь меня?

— Точно.

— Что «точно»? Неужели трудно сказатьжене: «Милая, я тебя обожаю, ты самая лучшая»?

— О гос-споди… — прошипел Куприн. —Между прочим, я нахожусь на работе. Нельзя же быть такой дурой!

— Значит, сидя на службе, обозватьсупругу дурой можно, а произнести вслух слова любви никак? — возмутиласья. — Мне не хватает твоего внимания!

— Все! — рявкнул Олег. — Пока.Устроюсь в гостинице — звякну.

Из мобильного полетели прерывистые гудки.Внезапно мне стало так обидно, что и не передать словами. Из глаз полилисьслезы. Я снова побежала в ванную, опять старательно умылась, увидела, что«кофейность» кожи не пропала, и решительно набрала номер сотового Куприна.