- Я уже несколько тысяч лет, как самая могущественнаяженщина в мире, Старый Волк, - отвечала она. - Короли кланяются мне напротяжении нескольких веков, и я потеряла счет своим титулам. Но замужем я,однако, впервые. Мы с тобой все время были для этого слишком заняты. Но я оченьдавно хотела замуж и всю жизнь к этому готовилась. Я знаю все, что должна знатьхорошая жена, и умею делать все, что хорошей жене необходимо делать.Пожалуйста, папа, не ворчи и, пожалуйста, не вмешивайся. Я еще никогда в жизнине была так счастлива.

- От варки мыла?

- Да, и от этого тоже.

- Это такая трата времени, - сказал он. Он презрительно взмахнулрукой, и к лежащим на столе кускам мыла присоединился еще один.

- Отец! - вскричала она, топнув ногой. - Прекрати сейчас же!

Бельгарат взял в руку два куска мыла - один свой, один ее.

- Ты можешь сказать мне, какая между ними разница, Пол?

- Мое сделано с любовью, а твое - просто фокус.

- Но одежду оно выстирает так же чисто.

- Мою - нет, - отвечала она и, взяв у него кусок мыла,положила на ладонь. Затем дунула на него, и он тут же исчез.

- Глупышка ты маленькая, Пол, - сказал он.

- По-моему, иногда нужно быть глупышкой для блага семьи, -спокойно ответила она. - Принимайся-ка за свою работу, отец, а я возьмусь засвою.

- Ты не лучше Дарника, - обиделся он.

Она кивнула с довольной улыбкой.

- Знаю. Наверное, поэтому я и вышла за него замуж.

- Пошли отсюда, Эрранд, - обратился Бельгарат к мальчику. -Это может оказаться заразным, а я не хочу, чтобы ты заразился.

- Ах да, - вспомнила Польгара. - Еще кое-что, отец. Не ройсяв моих припасах. Если тебе нужен кувшин эля, так и скажи.

Высокомерно фыркнув, Бельгарат, не удостоив колкую репликуответом, зашагал прочь. Но как только они завернули за угол, Эрранд извлекиз-под туники коричневый кувшин и протянул его старику.

- Отлично, мой мальчик, - усмехнулся Бельгарат. - Видишь,как это просто, стоит только втянуться.

Все лето и до поздней осени все четверо трудились,обустраивая дом и делая его пригодным для зимовки. Эрранд старался помогать чеммог, хотя чаще всего его просили пойти куда-нибудь поиграть и не путаться подногами.

Когда пошел снег, весь мир, казалось, преобразился. Домпревратился в надежное теплое убежище. В центральной комнате, где они ели исобирались по вечерам, был сложен огромный очаг, дававший тепло и свет. Эрранд,который все свое время, за исключением особо жестоких морозов, проводил наулице, после ужина часто ложился на меховой коврик перед огнем и глядел напляшущие языки пламени, пока глаза его не начинали слипаться. А позже онпросыпался в прохладной темноте своей комнаты, завернутый до самого подбородкав теплые пуховые покрывала, и знал, что Польгара осторожно отнесла его вкомнату и уложила в постель. Тогда он счастливо вздыхал и снова погружался всон.

Дарник конечно же смастерил ему санки, на которых было оченьздорово кататься с близлежащих холмов. Снег был не очень глубок, и полозья нетонули в нем, так что Эрранд так разгонялся на склоне, что мог по инерциипроскользить почти через всю лощину.

Но в один погожий морозный вечерок, когда солнце началопогружаться в пучину багровых облаков на западном горизонте и небо окрасилосьледяным бледнобирюзовым светом, сезон катания на санках увенчалсязнаменательным событием: Эрранд взобрался на вершину холма, таща за собойсанки. Внизу, среди сугробов, виднелась черепичная крыша дома, все окна былиярко освещены, струйка бледно-голубого дыма, прямая, как стрела, поднималась внеподвижный воздух.

Эрранд улыбнулся, лег животом на санки и оттолкнулся. Ветерсвистел у него в ушах, когда он стремительно пронесся через долину и прямо-такивлетел в березово-кедровую рощу. Он мог бы проехать и дальше, если бы не ручейна его пути. Но и такое завершение спуска привело его в восторг, так как берегвозвышался над ручьем на несколько футов, и санки Эрранда описали над темнойводой изящную длинную дугу, резко закончившуюся великолепным ледяным всплеском.

Когда он добрался до дому, трясясь от холода и с ног доголовы покрытый сосульками, у него состоялся обстоятельный разговор сПольгарой. Польгара, как он уже успел заметить, имела слабость к театральнымжестам, особенно когда ей представлялась возможность указать кому-то на егонедостатки. Она наградила его долгим взглядом и немедленно принесла какое-тоотвратительное на вкус лекарство, которое насильно влила ему в рот. Потом онапринялась стаскивать с него замерзшую одежду, отпуская едкие и почти обидныезамечания по поводу любителей зимнего плавания на санках. У нее был прекраснопоставленный голос, и она умела подбирать точные слова. Интонации и ударенияделали ее речь чрезвычайно выразительной. Но Эрранд предпочел бы более короткоеи не столь утомительное обсуждение случившегося с ним происшествия, особенноесли учесть, что и Бельгарат, и Дарник не очень успешно пытались спрятатьширокие улыбки, пока Польгара разговаривала с ним, одновременно растирая егожестким полотенцем.

- Замечательно, - заметил Дарник, - по крайней мере, на этойнеделе ванна ему не понадобится.

Польгара прервала растирание и медленно повернулась, чтобыпоглядеть на мужа. В ее лице не было ничего угрожающего, но глаза смотрелихолодно и строго.

- Ты что-то сказал? - спросила она.

- M-м, нет, дорогая, - поспешно ответил он. - Ничегоособенного. - Он несколько настороженно взглянул на Бельгарата и поднялся наноги. - Пойду-ка принесу еще дровишек, - добавил он.

Польгара подняла бровь и перевела взгляд на отца.

- Ну? - вопросительно произнесла она. Тот недоуменнозаморгал.

Выражение ее лица не изменилось, но молчание сделалосьдавящим и угрожающим.

- Давай-ка я помогу тебе, Дарник, - наконец предложилстарик, поднимаясь на ноги.

И оба они вышли из комнаты, оставив Эрранда наедине сПольгарой.

Она снова повернулась к нему.

- Ты проскользил по всему холму, - спокойно спросила она, -а затем прямо через долину?

Он кивнул.

- А потом через рощу?

Он снова кивнул.

- А потом к берегу и в ручей?

- Да, - подтвердил он.

- Как я понимаю, тебе не пришло в голову скатиться с санокдо того, как они полетели в воду?

Эрранд не отличался разговорчивостью, но тут онпочувствовал, что без объяснений не обойтись.