Алена мигом обернулась, подбежала к ксероксу и схватила своюглавную драгоценность сегодняшнего дня. И улыбнулась козлобородому самой своейобольстительной улыбкой. Он того стоил, ей-богу! Во-первых, не дал совершитьтрагическую ошибку и утратить библиотечную книгу (дамы с рю де Баланс вкупе смадам де Флао, конечно, линчевали бы писательницу Дмитриеву, в этом не можетбыть сомнений!), а во-вторых, всякий, кто называл нашу героиню (особу,повторимся, постбальзаковского возраста) девушкой (mademoiselle по-французскине что иное, как «девушка»), имел право на ее расположение.

— Спасибо, мсье, большое спасибо! Я такая souillon, то естьнет, не неряха.., как это… — начала заикаться Алена. Она хотела сказать«растяпа», но забыла слово.

— Вы имеете в виду — maladroit? — с улыбкой подсказаллюбезный козлобородый мсье, оказавшийся к тому же очень догадливым. — Вы нефранцуженка? Должно быть, полька?

— Почему полька? — удивилась Алена.

— Считается аксиомой, что польские женщины самые красивые, —улыбнулся мужчина. У него были отличные зубы, очень милая улыбка, и вообще приближайшем рассмотрении он оказался ничего еще, этакий обаяшка с сильным налетоминтеллектуальности. — Французы усвоили это еще во времена Первой империи [7].

— Жаль вас разочаровывать, — усмехнулась Алена. — Я русская.

— А! О! — глубокомысленно произнес интеллектуальный обаяшка.— Видимо, эта аксиома имеет отношение ко всем славянкам.

Честное слово, с каждой минутой мсье нравился нашей героиневсе больше. Она бы не возражала получить от него еще парочку доказательствтакой милой аксиомы (все-таки ничто так не лечит сердечные раны, нанесенныеодним мужчиной, как комплименты, полученные от другого, пусть даже и похожегослегка на козла), однако он перевел взгляд с ее груди на прижатую к ней книгу исказал:

— Да у вас настоящая древность! Судя по цвету бумаги, началопрошлого века?

— Двадцатые годы, мне кажется, — уточнила Алена. — Определенносказать не могу — нет титульного листа.

— Это, наверное, мемуары?

— Совершенно верно.

— Литература такого рода всегда в цене, — задумчиво сказалкозлобородый. — Даже на русском языке. В Париже ведь много русских… А вы нежелаете продать вашу книгу?

— Как так — продать? — растерялась Алена. — Зачем? Кому?Вам?

— Не мне, — покачал он головой. — Хотя я и занимаюсьантиквариатом и даже имею магазин вон там, на рю Прованс, угол рю Лепелетье, ноя специализируюсь на старинных картинах, а также гравюрах и рисунках. Однако уменя есть приятель, магазин которого называется «Les antiquites orientales» —«Восточные древности», ну, и он довольно часто выставляет там антикварныекниги.

— Я не совсем понимаю, почему Россия вдруг сделалась такимуж востоком, — сухо заметила Алена. — В смысле географическом? Или дляфранцузов она до сих пор дикая Азия?

— Ради бога, извините, — пробормотал козлобородый. — Я вовсене хотел задеть ваши патриотические чувства. Это просто ужасно, до чегообидчивы русские и вообще славяне! Я знавал одну обидчивую даму.., она былаполька…

— И красавица? — не удержалась от реплики Алена.

— Все еще да, хотя ей уже.., м-м.., хотя ее первая молодостьуже далеко позади, скажем так, — изысканно выразился козлобородый, но у нашейгероини, первая молодость которой тоже была уже позади, немедленно испортилосьнастроение. Она ненавидела выражение «первая молодость», потому что ононапоминало ей о знаменитой булгаковской осетрине, которая была второй свежести,а не первой, единственной. Может быть, тут сыграло роль уязвленное самолюбие:ведь некто, разбивший ей сердце, был молодости именно первой, сияющей исверкающей, а может быть, из-за избыточной мнительности, которой начинаютстрадать все без исключения красавицы, перешагнувшие определенный возрастнойрубеж. Так или иначе, Алена мигом увяла, перестала улыбаться и играть глазами,слушать продолжение про обидчивую польку не пожелала, а просто сообщила, чтокнижку продавать не собирается, поскольку она библиотечная, извинилась, мол,очень спешит, и, бросив козлобородому торопливое: «Au revoir!» — выскочила измагазина, начисто забыв, что собиралась посмотреть также карнавальные костюмы имаски.

«Да ладно, потом!» — подумала она, уже входя в подъездМарининого дома, но немедленно забыла о маскарадной экипировке опять… И, каквыяснится впоследствии, правильно сделала, потому что никакой карнавальныйкостюм ей не понадобится. Так уж было предопределено!

Еще она забыла проверить, все ли листочки пересняла, ивспомнила об этом только дома. Нет, слава богу, ничего не пропустила, ни одногоразворота, правда, один из них оказался перекрыт закладкой, а Алена этого незаметила, поэтому посреди текста образовался белый прямоугольник с сердечком вцентре и столбиком цифр, в оригинале бледно-лиловых, а теперь ставших черными иочень четкими. В центр сердечка попало слово «бросил».

Смешно! Кто кого? Некий И, некую АЛ Ну уж нет, это она егобросила, она, она, она! Алена открыла книгу и нашла эту страницу. Оказалось,что какой-то врач новочеркасского госпиталя не просто бросил своих раненых безприсмотра, но и выдал их на растерзание красным. Алена от руки восстановилатекст в своей копии, а потом настало время идти гулять с Лизочкой.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЗОИ КОЛЧИНСКОЙ

Времени было три часа ночи — я как раз незадолго до этогослышала, как били часы на старой башне… Она стояла над Свией, но удары колоколаразносились в ночной тиши через весь город, даже до тюрьмы достигали, хотяуслышать их можно было только таким настороженным слухом, какой был у менятогда. И вот лишь только стих последний глухой удар, как я услышала эти шаги,возню в коридоре и также женский плач, жалобный такой плач, ну просто детский.Вот, подумала, уже и детей начали хватать!