– Уходишь? – спросила она как можно равнодушнее.

– Люба, мама в больнице, – срывающимся голосомсказал он.

– Клара Степановна? Что с ней?!

– Твоя мама. Ее увезла «Скорая». Николай Дмитриевичпоехал с ней. Ты не раздевайся, я уже вызвал такси, сейчас мы тоже поедем.

Люба почувствовала, как подгибаются ноги.

– Что с ней? – с трудом двигая губами, спросилаона.

– Врачи со «Скорой» сказали, что точно можно будетсказать только в больнице, но по всей симптоматике похоже на большой камень вжелчном пузыре. Если это действительно так и если камень сдвинулся, тонеобходима экстренная операция.

– А как же дети? – беспомощно пролепетала она.

– Коля уже достаточно взрослый, чтобы побыть с Лелькой.Я его разбудил, все объяснил, и он пообещал, что будет караулить сестру, чтобыона не испугалась, что нас с тобой нет дома. Пойдем.

Такси уже стояло у подъезда. Они уселись рядом на заднеесиденье, и Люба знакомым жестом взяла Родислава за руку, как привыкла делать сдавних пор в минуты волнения, напряжения или тревоги. Взяла – и тут жесобралась отдернуть. Теперь они чужие, теперь они только делают вид на людях,что по-прежнему близки, а здесь, в темноте салона, за спиной у незнакомоготаксиста, притворяться незачем. Но Родислав крепко ухватил ее руку и не отпускалвсю дорогу до больницы.

– Я совершенно растерялась, – тихонько призналасьему Люба. – Помнишь, когда-то давно я тебе говорила, что, если бы с моимпапой случилась беда, я бы растерялась, а ты пришел бы мне на помощь и сделалвсе как надо.

– Помню.

– Ты мне тогда не поверил.

– Это правда, – он негромко рассмеялся, – ятебе не поверил. Хотя поверить очень хотелось. Ты была так убедительна!

– Теперь ты видишь, что я была права. Ты и машинувызвал, и Колю организовал, а я к месту приросла и собралась в обморок падать.Спасибо тебе.

В ответ он только сильнее сжал ее ладонь.

У ворот, ведущих на территорию больницы, стояла служебнаямашина генерала Головина. Люба подошла к водителю.

– Здравствуй, Женя. Папа не выходил?

– Нет, только позвонил в гараж, вызвал меня и передал,чтобы я приехал и ждал. Вот жду. А что случилось? С Николаем Дмитриевичемчто-то?

– Нет, с мамой.

Они долго плутали по пустым коридорам, пока не обнаружилисидящего на обитой дерматином скамейке Любиного отца.

– Ну что? – кинулась к нему Люба.

– Ничего хорошего, – сквозь зубы процедил НиколайДмитриевич. – Камень пошел. Готовятся делать операцию.

– Прямо сейчас?

– Говорят, ждать нельзя. У мамы, оказывается, давно ужеболело, но она терпела, ничего мне не говорила. А сегодня от боли сознаниепотеряла. И температура у нее под сорок. Она с этой температурой четыре дняходила.

Внутри у Любы все тряслось, но слез не было. Был толькоужас, леденящий и одновременно обжигающий. Она присела рядом с отцом, положилаголову ему на плечо.

– Папа, я вызову Тамару.

– Не смей, – негромко, но твердо и зло произнесГоловин.

– Надо, чтобы она приехала.

– Не смей, – повторил он.

– Но это не по-человечески, папа! Тамара – мамина дочь.Пусть ты не считаешь ее своей дочерью, это твое право, но маминой дочерью онаосталась. Пусть она приедет, папа, пожалуйста, она имеет право быть рядом смамой в такой момент.

– Я сказал – нет. И никакого «такого» момента тоже нет,маме сейчас сделают операцию, она поправится, и все будет в порядке. Безжелчного пузыря люди прекрасно живут долгие годы.

Но Люба знала, что все равно вызовет сестру. Не может невызвать. Тамара ей не простит. И мама тоже не простит.

К ним вышел врач, молодой, худощавый, в высокой докторскойшапочке.

– Николай Дмитриевич, я не советую вам ждать здесь,подготовка к операции и сама операция займут много времени. Уже очень поздно.Поезжайте домой.

– Я останусь, – жестким генеральским голосомответил Головин. – Это моя дочь и ее муж. Мы будем ждать здесь.

– Воля ваша, – вздохнул хирург.

Родислав пошел за ним следом, и Люба видела, как ониостановились и о чем-то разговаривали несколько минут. Потом Родислав вернулся.

– Николай Дмитриевич, разрешите мне воспользоватьсявашей машиной, – попросил он. – Я из дому без сигарет выскочил. А намеще долго ждать…

– Где ж ты сигареты в такое время найдешь? –вздернул брови Головин. – Все магазины и киоски давно закрыты, ресторанытоже, они работают только до одиннадцати.

– Я до «Интуриста» доеду, там до часу ночи открыто.

– Ну поезжай, – пожал плечами генерал.

Люба отчетливо помнила, как Родислав дома положил в карманначатую пачку «Столичных», потом взял еще одну, нераспечатанную, но промолчала.Может быть, ему нужно позвонить из автомата Лизе, возможно, он договорился сней, пообещал приехать, она ждет, а тут такое…

Родислав уехал. Отец тяжело молчал, ничего не говорил, иЛюба сидела рядом и с нетерпением ждала мужа. Ей казалось, что, как только онпоявится, немедленно начнет что-нибудь происходить, забегают врачи, медсестры,маму будут оперировать, и уже совсем скоро выйдет усталый молодой хирург иулыбнется им: дескать, все в порядке, операция прошла успешно, поезжайте домой,а завтра привезите то-то и то-то.

Минуты тянулись, отец молчал, и ничего не происходило. Вбольничном коридоре, ведущем в операционную, стояла гнетущая тишина.

Наконец появился Родислав.

– Ничего нового, – уныло сказала ему Люба. –Ждем.

– Давай выйдем на улицу, я покурю, а ты со мнойпостоишь, – предложил он.

Люба послушно поднялась со скамейки, успев, несмотря настрах, удивиться: ведь Родислав только что пришел с улицы, неужели не могпокурить на крылечке один? Или ему нужно сказать ей что-то очень важное.«Наверное, хочет отпроситься к Лизе, – с неожиданной неприязнью подумалаона. – В самом деле, чего ему тут с нами сидеть, когда можно поехать клюбовнице и с приятностью провести время. Сейчас будет просить, чтобы яприкрыла его перед папой, чтобы придумала какое-нибудь вранье, например что онвернулся домой к детям. Он собирается бросить меня даже в такой момент».

На крыльце больничного корпуса Родислав достал сигареты,закурил. Люба напряженно ждала, когда он заговорит.

– Любаша, я говорил с врачом. Он папе не сказал всейправды. Положение очень тяжелое. Мама без сознания, и кроме того, у нее плохаякардиограмма, она может не выдержать общего наркоза. Но оперировать надообязательно и срочно. Врач сказал мне, что надо надеяться на лучшее, ноготовиться к худшему. Я взял на себя смелость вызвать Тамару.