Отстреливаться из имевшихся у офицеров револьверов не имело смысла. Винтовки с баржи на такой дальности били куда как точнее, так что любая попытка высунуться за планширь являлась чистым самоубийством. А правя вовсе не глядя, можно было зарулить куда-нибудь не туда. Все впали в ступор, и что делать, никто не знал.

Первым нашелся матрос из палубной команды, схвативший тубу сигнальной ракеты и пустивший ее не глядя куда-то за корму на звук выстрелов. Оттуда донеслись невнятные вопли, и на пару секунд долбежка свинцом по обшивке заметно ослабла. Этого хватило Егорьеву, чтобы, выглянув через борт и перехватив румпель из слабеющей руки матроса, взять правее. Одновременно он крикнул машинисту, чтоб добавил ходу. Догоняют!

Хотя катер и был резвее, сразу разорвать дистанцию не удалось. Еще в течение пяти минут прошивавшие борта и транец пули продолжали выбивать щепки из обшивки. Визжа над головами лежащих офицеров и матросов, они гулко ударяли в котел и с визгом уходили рикошетами в стороны от массивных деталей продолжавшей работать машины.

Скоро все хрупкие части вроде фонарей, манометров и водомеров оказались разбиты. Кипяток вперемешку с паром вышибало через них, разбрызгивая его над людьми, вжимавшимися в днище. Егорьев старался не высовываться из-за рундука с инструментом и сигнальными принадлежностями, стоящего за банкой у румпеля, в который часто и глухо стучали пули. Что будет, если хотя бы одна из них дотянется до сигнальных ракет, наверняка имевшихся там, старались не думать.

Наконец, из-за планширя показались мачты какого-то судна, к которому и правил новый рулевой. Сразу довернули еще больше вправо, под самый его борт. Но погоня не отставала до тех пор, пока не удалось скрыться за корпусом этого парохода, оказавшегося одним из трофейных угольщиков. С его мостика уже кто-то стрелял из револьвера, доносились крики, трель боцманской дудки и топот десятков ног по палубе. А потом часто застучали винтовки и противоминные пушки еще и со стоявшего ближе всех «Анадыря». Вскоре после этого стрельба прекратилась. К укрывшемуся за угольщиком катеру со всех сторон спешили шлюпки. Некоторые сразу подходили к боту и его барже, замершим с другой стороны.

Результатом первичного осмотра стало обнаружение там трех японских морских и одного армейского офицера в парадной форме, скрываемой до поры под плащами. Брезентовые накидки, судя по всему, были скинуты ими самими вскоре после начала стрельбы. Под ворохом старых снастей нашли еще восьмерых стрелков в рыбацкой одежде. Но у каждого из этих «рыбаков», так же как и у офицеров, был при себе фамильный меч, а на поясе нашелся довольно занятный (прямой, длинный и тонкий) кинжал в ножнах. Явно не для того, чтобы рыбу чистить.

Вахтенный начальник с «Богатыря» мичман Аквилонов с началом пальбы бросился на гребном баркасе с пятнадцатью матросами на помощь своему катеру. Он до войны учился в институте восточных языков и потому немного разбирался в японских обычаях. Увидев эти интересные ножики, сразу узнал мэтэдзаси, то есть нож для собственноручного вспарывания живота при процедуре ритуального самоубийства сэппуку. Следовательно, и ряженые рыбаки тоже были самураями. На барже и катере нашли в общей сложности одиннадцать винтовок «Арисака» и три пистолета. Живых стрелков уже не было. Град винтовочных и пистолетных пуль с высокой палубы угольщика в упор да десяток исправно рванувших при попаданиях 57-миллиметровых гранат не оставил шансов никому.

Впрочем, выжить нападавшие и не рассчитывали. В барже нашли боевое отделение самоходной мины, к которому телеграфным проводом были примотаны двадцать четыре динамитные шашки с электрическим запалом. Адская машина не сработала, вероятно, только потому, что осколком одного из снарядов перебило провода. А может быть, подрывник погиб, не успев ее активировать.

В катере кроме умершего сразу Добротворского, получившего три пули в грудь, был дважды раненный матрос на руле. Стемман вместе с кочегаром приложился к горячему котлу. Причем если кочегар отделался обожженной ладонью, то командир «Богатыря» оказался не столь ловок. Он упал прямо на раскаленную дверцу топки щекой, из-за чего пострадавшая половина лица приобрела необычно красный цвет, вздувшись волдырями, и слез лоскут кожи. Всю погоню с шипением и вонью он догорал на грубом чугунном литье. После обработки места ожога мазью капитану первого ранга пришлось заматывать половину лица бинтами. Не опасно, но весьма эффектно зацепило и Шеина. Ему отлетевшей щепкой глубоко рассекло бровь. Хорошо, что глаз не вынесло. Все остальные отделались синяками и шишками, когда повалились с ног, да перепачкали и порвали мундиры.

После оказания первой медицинской помощи суматоха немного улеглась. Офицерский катер под охраной двух баркасов с вооруженными матросами проводили до борта флагмана, куда, в первую очередь, передали тело Добротворского. Все же прочие, включая и Шеина с пропитавшейся кровью свежей повязкой на голове, и Стеммана, выглядывавшего из-под белоснежных бинтов одним глазом, вместе с портфелем погибшего начальника отряда, проследовали в адмиральский салон для доклада.

Вынужденно опоздав более чем на полчаса, капитаны первого ранга, наконец, предстали перед штабом, уже который час пытавшимся осмыслить, что могут значить все последние события. Разбор инцидента на рейде с катером оставили на потом, когда закончится более тщательный осмотр бота и выяснится, откуда он, а особенно его экипаж, вообще мог взяться. А пока пытались просчитать и предупредить следующие возможные шаги неприятеля, оказавшегося столь фанатично настроенным.

В случае с нападением непосредственно на рейде Озаки все можно было списать на самурайскую философию, поскольку в нем, судя по всему, участвовали исключительно самураи, возглавляемые мичманом Нагано, как уже удалось выяснить из документов, найденных при нем и других офицерах.

Расследование этого происшествия было закончено уже после войны, когда удалось выяснить, что столь дерзкую акцию спланировал и осуществил мичман Нагано, происходивший из древнего самурайского рода. Окончивший в 1900 году военно-морскую школу вторым по успеваемости из 105 учеников, он служил на крейсере «Хасит-дате», потопленном одним из первых в Цусимском бою.

Когда русские вылавливали из воды выживших членов экипажа, мичман специально отплыл подальше, чтобы его не нашли. Он хотел умереть, и ему это почти удалось. В бессознательном состоянии его нашли и подняли из воды на следующий день рыбаки и доставили на Цусиму. Там и проходила его дальнейшая служба, параллельно с восстановлением здоровья, пока снова не пришли русские.

Активно участвуя в боях по обороне порта Такесики, Нагано был тяжело контужен и вынесен с поля боя. Затем он с несколькими армейскими офицерами и остатками гарнизона скитался в горах, нападая на русские патрули и портя