секунд спустя тем же путем шагает другой подросток с охапкой проводов и экранов, но, как и первого, дела других продавцов его не касаются, даже если продавщица вся в слезах, и он удаляется, не бросив на нее ни единого лишнего взгляда.

– Ты уж меня прости, – шмыгает носом женщина. – Завтра мы закрываем торговлю, так что жить нам скоро будет не на что.

Калла моргает.

– Закрываете? – повторяет она эхом. Ее взгляд скользит по прилавкам резчиков металла, сборщиков различных устройств и поваров, которые лепят баоцзы. – Почему?

Еще один хлюп носом. Но женщина хотя бы уже не плачет.

– Да просто… не буду докучать тебе подробностями, но Совет принял новые правила. И сборы повысил, и разные строгости ввел. Выживают нас отсюда, это уж как пить дать. Хотят площадь расчистить, отделаться от мелких лавочников, чтобы было куда посадить своих людей. И разве кто их в этом обвинит?

Я, мысленно откликается Калла. Не бойся, обязательно так и сделаю.

Со стороны соседнего прилавка вдруг слышится грохот, Калла рывком оборачивается. Грохотала какая-то упавшая подставка, но взгляд Каллы цепляется за стоящего неподалеку человека. Лицо незнакомое, зато хорошо знакомы черные глаза на нем и холодный пристальный взгляд. Принц Август поднял шум, чтобы Калла его заметила. Не дожидаясь подтверждения, что его узнали, Август поворачивается и идет прочь.

Выругавшись сквозь зубы, Калла откусывает чуть ли не половину только что купленного няньгао. Потом вытирает руку, выгребает из кармана остатки монет и выкладывает их на прилавок.

– Возьми, они тебе нужнее, чем мне. – И добавляет: – И не вздумай больше лить слезы. Сейчас же втяни их обратно.

Женщина лишь кивает, крепясь изо всех сил, чтобы вести себя, как велено. Калла машет ей рукой и теряется в толпе, уходя следом за Августом. Ей приходится отрицательно качать головой в ответ на попытки других продавцов зазвать ее к себе, но она то и дело сбивается с шага, гадая, неужели их истории похожи на только что услышанную. Сотни человек на рассвете раскладывают здесь свой товар и убирают его не раньше, чем когда совсем поредеют толпы покупателей. Людские потоки на базарной площади никогда не иссякают полностью, она пустеет лишь настолько, что недосып не стоит выручки. Торговцев здесь сотни, и все зависят от решения, которое дворец сочтет нужным принять. Как и еще тысячи, рассеянные по этажам строений Сань-Эра.

Калла поднимает голову. Башни дворца выше любых зданий Саня, они нависают над рыночными ларьками и прилавками, словно зловещие сторожевые вышки. Позолоченные плитки и полированные деревянные завитки вторгаются в стены колизея, придавая Дворцу Единства вид чуда, возникшего из безобразнейшей расселины. На ближайшем балконе какое-то движение. Кто-то – вероятнее всего, Галипэй – затаился в тронном зале, приглядывая за Августом.

Калла останавливается рядом с кузеном, изучающим разложенные газеты. Ассортимент скуден. Бумажные издания устаревают, теряют былую популярность с тех пор, как телевизоры стали более доступными, и даже те, кому телевизор не по карману, предпочтет постоять у какой-нибудь парикмахерской и послушать включенные там новости, а не читать газету.

– Итак, – начинает Август. Он бросает в ее сторону быстрый взгляд, затем снова смотрит на газеты. Медленно берет одну и делает вид, что читает. – Лучше бы тебе сказать о чем-нибудь хорошем.

Облака в небе расходятся, пропуская яркий луч солнца. Калла заметно морщится и, чтобы выиграть время, поднимает голову, приставив ладонь козырьком ко лбу.

– Мне нужна твоя помощь, – говорит она. Бесполезно ходить вокруг да около, ведь Август уже знает: ей что-то надо от него. – Я тут подумала, что может быть и другой способ осуществить наш план.

Август круто поворачивается к ней. Один резкий и точный поворот, и он уже стоит к ней лицом, газета шуршит у него в руках.

– Что, прости?

– Я… – Калла делает паузу. В эту секунду каждый вариант ее замысла кажется ей самой абсурдным, каждое предложение застревает в горле и леденеет у нее на языке. Пот скатывается по спине, скапливается на пояснице, и рубашка сильнее липнет к телу с каждым толчком в спину, полученным от проходящей за ней толпы.

Разреши мне сберечь его, хочется сказать ей. Пусть у меня будет хоть что-то.

Она до сих пор ощущает прикосновение губ Антона, поцеловавшего ее на прощание перед тем, как она покинула крышу. Чувствует, как щемит сердце, как в дальнем углу разума толкаются настойчивые мысли, когда она смотрит на него, понимая, что вариантов дальнейшего развития событий не так уж много. Он не сводил с нее глаз так самозабвенно, словно все сказанное ею обретет форму просто потому, что она произнесла эти слова. В том, что она заслуживает такой награды, она не уверена. И если до этого дойдет, если их конечная цель потребует пожертвовать всем, отважится ли она?

– У меня другое предложение насчет того, как разделаться с Каса, – наконец находит слова Калла и судорожно сглатывает. – Если я выйду из игры, то смогу нанести удар во время Цзюэдоу. Он будет в тронном зале. Мне понадобится только, чтобы ты меня впустил.

Август хмурится.

– Это совершенно ни к чему, – заявляет он. – Мало того, это означает напрашиваться на неприятности там, где они не нужны. Действуй по изначальному плану. Дождись, когда твою победу признают официально, и во время приема во дворце нанеси удар.

Пока Калла подыскивает ответ, какой-то покупатель вдруг задевает ее руку, привлекая внимание. Она недовольно оборачивается к нему, встречается взглядом с двумя идущими неподалеку девушками, обе они при виде Каллы застывают как вкопанные. Калла сразу же отворачивается, готовая забыть об этой встрече, но тут отчетливо слышит шепот одной из девушек:

– Это что, Пятьдесят Седьмая? Та самая, которая не перескакивает?

Калла снова поворачивается к ним. Девушки идут дальше, но разговор не прекращают и даже не понижают голос, будто предмет их обсуждений не находится совсем рядом, в нескольких шагах.

– Кто это с ней? Восемьдесят Шестой?

– Наверное. Но как жаль, что в конце концов им, скорее всего, придется драться друг с другом.

Девушки скрываются в толпе, направляясь в глубину торговых рядов. Калла незаметно переводит дыхание. Порой она забывает, что игры показывают по телевизору и что она живет, пусть даже в размытой, составленной из мутных квадратиков форме, на каждом телеэкране по всему Сань-Эру ради развлечения зрителей. И пока она истекает кровью, сражается и рискует жизнью, лишь бы проникнуть во дворец, все остальные в городах-близнецах видят лишь игру. Либо она покажет себя отличным бойцом и завоюет победу, либо умрет под их аплодисменты и восторженные крики.

– Ты